Историк Тим Бланнинг говорит об этом так: "В прошлом аксиомой английской политической теории было то, что добродетельное государство зависит от традиций гражданского гуманизма, поддерживаемых земельной элитой, независимость которой обеспечивает их добродетель" - таким образом, римское и неоримское теоретизирование до Томаса Джефферсона, а в середине XX века также некоторых британских тори и американских республиканцев. Однако к началу XVIII века в Англии, спустя столетие после ее появления в Нидерландах, "возникла более значительная готовность рассматривать коммерческое общество не как вместилище коррупции, а как вполне легитимную сферу частного общения". Дебаты середины XVIII века, как утверждает политический теоретик Джон Данфорд, сводились к тому, "возможно ли свободное общество, если коммерческая деятельность процветает". Моделями антикоммерческой стороны дебатов, как показали Покок и Скиннер, были республиканский Рим и особенно, из всех кошмарных идеалов, Спарта. Так, в начале дискуссии "Утопия" Томаса Мора с насмешкой отзывалась о коммерции. Коммерция, которой отдавали предпочтение афиняне, а теперь и англичане, ввела бы "роскошь и сладострастие", по условному выражению шотландского лорда-юриста Кеймса, когда дебаты достигли кульминации, что "искоренило бы патриотизм" и уничтожило бы, во всяком случае, древнюю свободу, свободу участия. Как спартанцы победили Афины, так и какая-нибудь более энергичная нация восстанет и победит Британию, или, во всяком случае, остановит восхитительный республиканский "прогресс, столь восхитительный... когда патриотизм является руководящей страстью каждого члена". А поэт Уильям Коупер в 1785 году считал иначе: "Рост власти порождает рост богатства; / Богатство - роскошь, а роскошь - избыток".
Данфорд читает Юма как противника такого гражданского гуманистического взгляда, то есть взгляда, подчеркивающего "примат политического". Коммерция, по мнению Юма, - это хорошо для нас, а грузинский меркантилизм в помощь политическому положению - это плохо для нас. "В этом принижении политической жизни, - пишет Данфорд, - Юм [является] абсолютно современным и [кажется] согласным в важных аспектах с [индивидуализмом] Гоббса и Локка". Гоббс, Локк и Юм представляли собой "вызов, брошенный мыслителями раннего Нового времени пониманию человеческой природы, которое господствовало почти две тысячи лет", причем господствовало и в конфуцианском Китае, и в мусульманском Иране, и в индуистской Индии.
Данфорд не утверждает, что все мы, современные люди, отвергаем националистическую, сакральную, антилюксовую, классическую республиканскую точку зрения. Напротив, он утверждает, что ни одна парадигма не управляет без вызова. Спартанский идеал мы видим в политике левых и правых, зеленых и националистов. Классический республиканизм жив и здравствует на страницах Nation и National Review. В Германии, например, до недавнего времени сохранялась большая социальная дистанция и почтение к различным псевдо- и реальным аристократиям, что привело к плачевным результатам. Секуляризированное христианство, известное как социализм, презирало зарождающуюся буржуазию России, что привело к не менее плачевным результатам. Сегодня даже в оплотах коммерческого благоразумия в Америке и Европе старые модели священника и рыцаря продолжают сиять наряду с новой моделью предпринимателя.
Академический эксперт - новый священник, телеполицейский - новый рыцарь. Предприниматель получает порицание - потому что, в конце концов, он зарабатывает неприличные деньги. Некоторые наши герои - бизнесмены (например, Джимми Стюарт в фильме "Замечательная жизнь"), но не многие.