Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Предлагаются различные знаменательные даты: 1 января 1760 г., когда были зажжены печи на железном заводе Каррон в Стирлингшире; пять месяцев 1769 г., в течение которых Уатт получил патент на отдельный конденсатор в своей паровой машине, а Аркрайт - на водяную раму для прядения хлопка; или знаменитый день и год 9 марта 1776 г., когда в работе Адама Смита "Природа и причины богатства народов" была сформулирована риторика эпохи. Но некоторые считают, что это произошло на несколько столетий раньше. Иногда кажется, что у каждого историка экономики есть своя любимая дата и своя история. Элеонора Карус-Уилсон говорила о "промышленной революции XIII века". По ее мнению, фуллинговая мельница (т.е. машина для уплотнения шерстяной ткани), появившаяся "благодаря научным открытиям и изменениям в технике", особенно контролю над водяной энергией, "должна была изменить облик средневековой Англии", сокрушив городские центры, ранее лидировавшие в производстве сукна6. Американский историк Генри Адамс, рассматривая этот вопрос в 1907 году, увидел "движение от единства к множественности между 1200 и 1900 годами, ... непрерывное в последовательности и быстрое в ускорении". Историки экономики Эрик Джонс и Ангус Мэддисон, экономист Дипак Лал придерживаются аналогичной точки зрения на европейскую исключительность. В 1888 году Уолт Уитмен высказал мнение, что "брожение и прорастание даже сегодняшних Соединенных Штатов... [восходит] к елизаветинской эпохе", и в своей поэтической прозе выразил мысль о непрерывности истории: "В самом деле, если разобраться, есть ли что-то, что не уходит в прошлое, в прошлое, в прошлое, пока не затеряется - возможно, его самые манящие подсказки не будут потеряны в уходящих горизонтах прошлого?" И все же наиболее широко признанным периодом начала этого, что бы там ни было, что привело к фактору шестнадцать, остается конец XVIII века. Такая внезапность и недавность лучше отражает историю. Мэддисон, считающий, что Европа начала в 1820 году намного раньше остальных, тем не менее подчеркивает, что рост доходов на душу населения в Европе до этого времени был скромным, а после - очень быстрым. Это вся хронология, необходимая для сути дела.

Если начало современного экономического роста питалось само собой, то его начало могло быть банальной случайностью, и действительно, назад, назад, до потери. Мокир указывает на этот подводный камень в повествовании: перебирать возможные желуди, из которых вырос великий дуб промышленной революции, "сродни изучению истории еврейских диссидентов между 50 г. до н.э. и 50 г. н.э.". Мы наблюдаем за зарождением чего-то, что вначале было незначительным и даже странным", хотя "ему суждено изменить жизнь каждого мужчины и каждой женщины на Западе". И все же можно задаться вопросом - этот вопрос будет неоднократно подниматься здесь в различных вариантах - почему же это не произошло раньше. "Чувствительная зависимость от начальных условий" - это технический термин для некоторых моделей "нелинейного уха" - часть так называемой "теории хаоса". Но в таких условиях история становится недосказанной, самые заманчивые подсказки теряются. Возможно, так и есть - мир действительно может быть нелинейно динамичным, как утверждает Бэзил Мур. Но в этом случае нам придется отказаться от проекта рассказа о его происхождении, поскольку истинные причины будут состоять из потерянных подковных гвоздей и слишком малых эффектов, чтобы их можно было обнаружить. Причины здесь те же, что и в невозможности прогнозирования погоды на расстоянии: "Современные прогнозы полезны примерно на five дней, - пишет один из ведущих специалистов в этой области, - но теоретически невозможно расширить окно более чем на две недели в будущее". "Теоретически" это невозможно потому, что механика жидкости, радиационный перенос, фотохимия, взаимодействие воздуха и моря и т.д. "являются крайне нелинейными и сильно связанными". По словам Эдварда Лоренца, изобретателя такого мышления, крылья бабочки в Монголии могут через три недели вызвать ураган на Кубе.

В любом случае индустриализация, когда она началась, проходила высокими темпами. В середине XIX века Великобритания не была фабрикой. В 1851 году число британцев, занятых в текстильной промышленности, находившейся тогда на передовой инноваций, было намного меньше, чем в сельском хозяйстве, и немного меньше, чем в "домашнем и личном обслуживании", причем ни одна из этих сфер не претерпела значительных изменений под воздействием новых технологий.