Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Точно так же достоинство без свободы превращается в статус без надежды, в еще один вариант иерархии былых времен, как в зарегулированных гильдиями городах Венеции или Любека в пору их зрелости. Такое случалось неоднократно рано и поздно, что энергичная, новаторская буржуазия оседала, наконец, на ло-кальной политической власти и переставала новаторствовать, как это делали (пока не проснулись в XIX веке) швейцарский "патрициат" или голландские "регенты". Купеческая аристократия Венеции была закрыта в 1297 году, и тем не менее венецианцы благодаря необыкновенному патриотизму и собранности смогли удерживать золотой Восток в платежах еще несколько столетий. Более обычным является случай, когда олигархия возникает, затем закрывается, а потом быстро засыпает. Спать, собирая ренту, гораздо приятнее, чем бороться. Если бы буржуазия таким образом вошла в элиту, но ценой лишения себя способности к активным и ориентированным на внешний мир инновациям, то современный мир был бы очень похож на древние режимы Северной Италии или Ганзы по цене от 1 до 5 долларов в день.

Все это в значительной степени изменилось в Голландии в ходе буржуазной ревальвации XVII-XIX веков. Людей нужно было убедить принять результаты инноваций. Это была сложная культурная задача - создание того, что великий экономист Йозеф Шумпетер, с ностальгией оглядываясь в 1942 году на Европу накануне Первой мировой войны, назвал "цивилизацией, уважающей бизнес". Но это произошло, причем впервые и исключительно в Северо-Западной Европе, благодаря ряду счастливых предпосылок и случайностей. Переоценка трансцендентной чести, уже не сводимой ни к героизму, ни к святости, ни к придворному изяществу, изменила общество и политику. Стало почетно - "почетно!" - фыркает аристократ - изобрести машину для изготовления винтов или отправиться торговать в Катай. В отличие от этого, то, что Токвиль назвал "привычками сердца", изменилось мало. Инициирующая перемена была не психологической (как утверждали, например, Макс Вебер в 1905 г. и Роберт Лукас в 2002 г.), не экономической (как утверждали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в 1848 г. и Дуглас Норт в 1990 г.), а со-циологической, исторической и политической. То есть примерно в 1600 г. в пионерской Голландии, а затем в 1700 г. в еще больших масштабах и постоянно в инновационной Британии часть элиты начала переоценивать город и его вульгарное и разлагающее творчество.