Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир

Что изменилось в 1600-1848 гг., причем кардинально, как мы можем судить по методам гуманитарной науки, так это высоко- и низкокультурное отношение к торговле, числу, улучшению и буржуазии. Экономические версии добродетелей, такие как риторика разумного расчета затрат и выгод, или обнадеживающее отношение к промышленным новинкам, или справедливое признание этически приобретенной прибыли, сначала в Голландии, а затем в Англии, чуть раньше в отдаленных американских колониях Англии, а затем и в обедневшей соседке Англии - Шотландии, стали вполне респектабельными, почетными, вызывающими восхищение, разрешенными, поощряемыми - а не препятствуемыми и презираемыми.

Важна не вынужденная бережливость отдельного предпринимателя (вопреки Марксу и Веберу), а восхищение или, во всяком случае, терпимость остального общества к буржуазной жизни по созданию экономической стоимости. Экономическую стоимость можно "создать", покупая по низкой цене и продавая по высокой, т.е. перемещая уголь и идеи из места, где они не ценятся, в место, где они ценятся, если транспортные и транзакционные издержки не компенсируют валовую прибыль.

Ошибка Вебера заключалась в том, что он полагал, что "накапливай, накапливай" обогатил современный мир, в то время как это сделала новая и благоприятная риторика в отношении бизнеса, которая привела к улучшениям, которые привели к выгодным инвестициям из легко собираемых сбережений. Веберовская secundum mobile "мирского аскетизма", ведущего к высоким темпам накопления капитала, не была тем, что сделало Великое обогащение. Это сделали идеи и вытекающее из них улучшение, сопровождающееся накоплением капитала (и труда, и кислорода в воздухе, и жидкой воды в морях). Как отмечают социологи Виктор Ни и Ричард Сведберг, "непреходящим наследием веберовской науки является, пожалуй, не столько тезис о протестантской этике, сколько мнение о том, что механизмы, мотивирующие и облегчающие современный капитализм [и капитализм XVII века], коренятся не в материалистической области постепенного накопления капитала, а в сфере идей и институциональных структур"²."² Что делает Вебера очаровательным для многих читателей (более поздний Карл Поланьи очаровывает их по той же причине), так это объединение духовных/идеологических причин с материальными/экономическими последствиями. Гипотеза лингвиста Бенджамина Уорфа о том, что такой язык, как хопи, порождает людей, которые думают по-другому, тоже привлекает по схожим причинам. Все они - и Вебер, и Поланьи, и Уорф - оказались ошибочными в деталях, как бы верно они ни утверждали, что дух, идеология и язык имеют значение.³

Экономист Вирджил Сторр приписывает "Протестантской этике и духу капитализма" пять тем и признает, что только одна из них - о том, что "капитализм" может принимать различные формы, - выдержала проверку исторической и экономической критикой.⁴ Это признание противоречит его восторженной защите других тезисов Вебера, хотя он и называет разнообразие форм "центральным" тезисом.И все же верно, что разные общества, занимающиеся бизнесом, от среднепалеолитической торговли кремнем до так называемого государственного капитализма российского типа, поддерживались разными "духами" (веберовский Geist, то, что Маркс называл идеологией, а я - риторикой). Настоящий Geist, или дух, или риторика современного "капитализма" - это восхищение и согласие с проверенным торговлей улучшением.

Новое отношение ("дух") имело огромные экономические последствия. Как выразился Токвиль в 1853 г., "настроения, идеи, нравы... только они могут привести к общественному процветанию и свободе"⁶. ...только они могут привести к общественному процветанию и свободе"⁶ Можно присвоить слова Макса Вебера, сказанные им даже в "Протестантской этике": "Капитализм появился в Китае, Индии, Вавилоне, античном мире и Средневековье... [но] во всех этих случаях отсутствовала именно та особая [современная] этика".⁷ Вебер считал, что новая этика - это этика бесконечного накопления как "самоцели" (Weber 1905, pp. 17, 18, 34, 48; антибуржуазная клевета, восходящая, как я уже отмечал, к Аристотелю). Он ошибался, и я надеюсь, что настоящая книга и "Буржуазное достоинство" убедят вас в этом.⁸ Новая этика заключалась в улучшении, новизне, риске, творчестве, демократии, равенстве, свободе, достоинстве. Действительно, сам Вебер понимал этот смысл, хотя иногда писал так, как будто не понимал, а его читатели восприняли эту рутинную линию. Можно еще раз привести его собственные слова:

Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма - это прежде всего вопрос не о происхождении капитальных сумм, которые могли быть использованы в капиталистических целях, а, прежде всего, о развитии духа капитализма. Там, где он возникает и может проявить себя, он производит свой собственный капитал и денежную массу как средство для достижения своих целей, но обратное не верно.⁹