Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир

На самом деле люди всегда и везде были более или менее рациональны и более или менее импульсивны, и то и другое. Им лучше быть такими, иначе они умрут с голоду или будут съедены. Упомянутый мною социальный психолог Джонатан Хэйдт иллюстрирует эту мысль образом слона и водителя. Слон - это эмоции, а водитель - нечто вроде рациональности экономиста. И то, и другое необходимо для того, чтобы довезти бревно от реки до лесопилки. Средневековый английский крестьянин был беден не потому, что он был иррационально неосмотрителен, а потому, что он жил в обществе, предшествующем новым идеям либерализма, буржуазной переоценке, буржуазной сделке и, как следствие, Великому обогащению. Точно так же крестьянин майя или пакистанский рабочий рациональны настолько, насколько это возможно. Говоря по-старому, люди демонстрируют семь добродетелей и множество соответствующих пороков - все, включая благоразумие, а также любовь, справедливость и мужество (с чем согласится Хэйдт, почитающий гуманитарные науки так, как не почитают некоторые его коллеги по социальной психологии). Но пока люди не пришли к восхищению коммерческими версиями каждого из них, их экономика ползла по 3 доллара в день.

Люди всегда мыслили в терминах денег. Не было такого понятия, как "монетизация", - еще один миф немецких ученых-первопроходцев, вдохновленных романтизмом, - потому что в обществе всегда есть деньги, независимо от того, есть ли у него монета или нет. Сигареты служили деньгами в лагерях для военнопленных и до сих пор служат в тюрьмах. В обществах охотников-собирателей всегда есть что-то - одеяла или острия стрел, - что служит средством обмена, хранилищем ценностей или предметом, с помощью которого устанавливается статус. В скотоводческих обществах скот покупает жен. В Месопотамии до появления монет человек расплачивался, отрезая кусочек серебра от катушки. В средневековой Англии о повсеместном распространении денежной экономики свидетельствуют упомянутые мною справочники Уолтера из Хенли и "Сенешауси", предназначенные для управления поместьями аристократии. Параллельная литература в Китае, напечатанная на дешевой бумаге, предшествовала подобным европейским книгам на сотни лет.

В 1900 г. Зиммель, написавший "Философию денег", вряд ли мог предположить, насколько ошибочными окажутся его представления о "возникновении денежного хозяйства" в реальной, а не философской истории. В то время лишь немногие пионеры, такие как историк права Фредерик Уильям Мейтланд, читая реальные дела в английских судах в период высокого Средневековья, понимали это правильно. За столетие профессиональной истории после 1900 года было неопровержимо установлено, что в старину все продавалось, причем за деньги. (Такое утверждение противоречит общепринятым басням, правда, но никто из тех, кто читал медиевистов от Мейтланда, Рафтиса и Херлихи до любого количества экономических историй, не может в этом серьезно усомниться). Бедные и богатые люди в 1300 г., по-видимому, считали денежную стоимость до последнего фартинга. Так было и в древности, и в других странах. Так и сейчас, за исключением того, что после Великого обогащения многочисленным зажиточным среди нас не нужно так тщательно считать. В коммерциализации нет ничего нового.

Однако в чем Зиммель был прав, так это в том, что отношение и обыденная риторика о благоразумии и воздержанности в 1600-1800 гг. действительно изменились. По словам историка России Ричарда Пайпса, "в период европейской истории, нечетко обозначенный как "раннее Новое время", произошел серьезный перелом в отношении к собственности"²³ Низкие страны в свое время стали точкой контраста со старой риторикой презрения к собственности, торговле и финансам ("если только я не получаю от них прибыль", - говорил аристократ под дых). На протяжении всего XVIII века Голландия служила для англичан и шотландцев образцом того, как быть буржуа, и особенно как говорить о том, что ты буржуа.

 

Глава 31. И изменения носили специфически британский характер