Бусидо и русский путь

До этого я бежал быстро, и за спиной оставались сначала плечистые и толстые, потом высокие марафонцы – своеобразные "группы риска", которые менее приспособлены для длинных забегов. На пике своего относительного успеха я бежал с невысокими и очень худыми. После 30-го километра все пошло в обратную сторону. Сначала начали нагонять мосластые, потом плечистые… Не все, конечно, но расслоение по типу комплекции я зафиксировал.

Несмотря на чудовищные волевые усилия за 30-м километром, вынужден был то и дело переходить на шаг. Но шел не более 50 шагов. Потом бежал, считая шаги, 300-400 шагов. После 35-го километра набирал подряд не более 150-200 шагов бегом. Последние 7 км тащился в темпе 7 минут на километр – еще не шаг, но уже и не бег. Мучила боль в левом подреберье. Терпел, пытался бежать, делая глубокие вдохи и выдохи. Но этого хватило километра на три.

Заметил, что слабость других расслабляет. Если кто-то передо мной остановился, меня тянет тоже перейти на шаг. И наоборот, если кто-то рядом находит в себе силы побежать, я тоже следую его примеру. Это помимо воли – на автоматизме. А волевым усилием можно все-таки заставить себя не поддаваться слабости и тормозить, только когда уже совсем невмоготу.

Последние 5 км – страшные мучения. Идти не могу, бежать – тоже. Останавливаюсь, сажусь на дорожный бордюр, массирую каменеющие ноги. Потом иду несколько шагов, перехожу на бег. Через метров 150 ноги снова становятся безжизненными.

Время на финише – 3 часа 50 минут. Закончил дистанцию с пульсом 170. Через полчаса пульс упал до 110, а часа через три был повышенным, но в пределах нормы – 85. Обычное восстановление, как после 25 километров.

Домой ехал полуживым. Когда в метро мне всего на одну остановку не хватило сидячего места, вдруг перестало хватать кислорода. Потом место освободилось, но и сидя я не мог найти позы, чтобы успокоить дурноту. Пришлось ткнуться головой в сложенные на коленях руки.

Дома быстро пришел в себя. Даже в ванной лежать более 10 минут не смог. Никакой эйфории, в отличие от первого марафона. И прекрасно спал ночью. Подкачали только ноги, которые побаливали при движении. Все-таки я оказался не готов в нужной мере. Вероятно, тренировочная дистанция должна была достигать 30 километров, а несколько раз надо было преодолеть и 35.

Я рассчитывал, что непременно выйду на марафонскую дистанцию снова. И готовился. Но жизнь устроена по своим законам. Больше в марафоне я не участвовал. Подготовился к старту на следующий год, но меня срезала медицинская бюрократия – слишком рано пошел получать справку из спортивного диспансера. И за день-два до старта, когда уже поздно было снова проходить всех врачей, я не был допущен до регистрации. Умолять врачей заменить справку без осмотра гордость не позволила.

Потом я начал подготовку к марафону 1990 года. И довел обычные забеги до 20 км. Но после выборов, состоявшихся в этом году, я стал депутатом Московского совета народных депутатов, и навалились дела, которые почему-то казались сверхважными, и тренировочный график пошел прахом. К тому же родился второй сын, и жене надо было помогать.

Политика заставила вообще бросить участие в соревнованиях, ограничиваясь тренировочными забегами вблизи места жительства. А через пять лет занятия бегом оборвали травмы, которые давали знать, что молодость уже давно позади. За десятым километром дистанции несколько раз у меня происходило растяжение в коленном суставе. Пришлось поддерживать физическую форму с помощью пудовой гири, которая хранилась у меня под диваном.

Марафон был для меня определенного рода индикатором – показателем внутренней энергетики, избыток которой мог быть растрачен именно таким образом. И многие, кто выходил со мной на дистанцию, не были профессиональными спортсменами. Просто им было мало ходить ежедневно на работу, а вечером – смотреть телевизор. "Агон" подхлестывал их, толкал к испытаниям.

Падение массового спорта в 90-е состоялось именно потому что народ потерял энергию в суетливых поисках путей к обогащению, в авантюрах финансовых "пирамид", в бесплодных попытках стать капиталистами. Вернуть в свою жизнь спорт для большинства стало делом невозможным, потому что забвение личного неуспеха (заведомо определенного "правилами игры") давал только телевизионный ящик, либо спиртное. Потому и детям невозможно стало преподать личный пример. Образовались целые потерянные поколения, которые были явно "не в форме".

Но для себя я все-таки нашел возможность поддерживать физический тонус. Состоялась мечта детства – в зрелом возрасте я занялся каратэ, сначала устроив на секцию своих сыновей. Сыновья, отзанимавшись по 8 лет, бросили каратэ, а я, начав в 38, и не думал бросать: минуло 40, минуло 50… Путь продолжается.

Остросюжетная политика