Бустан (Плодовый сад)

Что с громом браней сердцем я не дружен.

Но если нужно, как булатный меч,

Язык мой может жизнь врага пресечь.

Что ж, вступим в бой, но заключим условье:

Нам вражий череп будет — изголовье...

Но в битве меч сильнейшим не помог, —

Победу лишь один дарует бог.

Коль счастье озарять нас перестанет,

Храбрейший муж судьбу не заарканит.

И муравей по-своему силен;

И лев, по воле неба, насыщен.

Ничтожный перед волей небосклона,

Иди путем предвечного закона!

А тот, кому столетний век сужден,

Львом и мечом не будет истреблен.

Коль осужден ты небом — не во власти

Тебя спасти бальзам от злой напасти.

Рустама не злодей сгубил,

А смертный срок Рустама наступил.

РАССКАЗ

Жил в Исфахане войска повелитель,

Мой друг — отважный, дерзостный воитель.

Всю жизнь он воевать был принужден,

Был город им и округ защищен.

С утра, разбужен ржаньем, ратным гулом,

Его в седле я видел — с полным тулом.

Он львов отважных видом устрашал,

Быков рукой железной поражал.

Когда стрелу во вражий строй пускал он,

Без промаха противника сражал он.

Так лепесток колючка не пронзит,

Как он пронзал стрелой железный щит.

Когда копье бросал он в схватке ратной,

Он пригвождал к челу шелом булатный.

Как воробьев, он истреблял мужей;

Так саранчу хватает воробей.

Коль он на Фаридуна налетел бы,

Тот обнажить оружье не успел бы.

С его дороги пардус убегал,

Он пасти львов свирепых раздирал.

Схватив за пояс вражьих войск опору —

Богатыря он подымал, как гору.

Он настигал врага быстрей орла

И разрубал секирой до седла.

Но в мире был он добрым и беззлобным;

Нет вести ни о ком ему подобном.

Он с мудрыми учеными дружил;

В те дни, как лучший друг, он мне служил.

Но вот беда на Исфахан напала.

Судьба меня в иной предел угнала.

В Ирак ушел я, переехал в Шам, —

И прижился я, и остался там.

Я жил в стране, где помнили о боге, —

В заботах, и в надежде, и в тревоге.

Довольство там царило и покой.

Но потянуло вдруг меня домой.

Пути судьбы затаены во мраке...

И снова очутился я в Ираке.

Я там обрел и кровлю и досуг;

Но вспомнился мне исфаханский друг.

Открылась память дружбы, словно рана;

Ведь с одного с ним ел я дастархана.

Чтоб повидать его, я в Исфахан

Пошел, найдя попутный караван.

Но, друга увидав, я ужаснулся:

Его могучий стан в дугу согнулся.

Вершина темени оделась в снег,

Стал хилым старцем сильный человек.

Его настигло небо, придавило,

Могучей длани силу сокрушило.

Поток времен гордыню преломил.

В слезах, пред ним чело я преклонил.

Спросил: «О, друг мой! Что с тобою стало?

Как, лев, ты превратиться мог в шакала?»

Он усмехнулся: «Лучший божий дар

Я растерял в боях против татар.

Я, как густой камыш, увидел копья...

Как пламя, стягов боевых охлопья!

Затмила туча пыли белый свет...

И понял я: мне счастья больше нет.

Мое копье без промаха летало,

Со вражеской руки кольцо сбивало.

Но окружил степняк меня кольцом...

Звезда погасла над моим челом.

Бежал я, видя, — сгинула надежда!

С судьбой сражаться выйдет лишь невежда.

Ведь не помогут щит и шлем, когда

Погаснет счастья светлая звезда.

Когда ты ключ победы потеряешь,

Руками дверь победы не взломаешь.

На воинах моих была броня,

От гребня шлема до копыт коня.

...Как только рать туранская вспылила,

Вся стала наша боевая сила.

Мы молнии мечей, — сказать могу, —

Обрушили на войско .

Так сшиблись мы, сказать хотелось мне бы,

Как будто грянулось об землю небо.

О, стрелы! — Как от молний грозовых,

Нигде спасенья не было от них.

Арканы вражьи змеями взлетали,

Сильнейших, как драконы, настигали.

Казалась небом степь под синей мглой,

В пыли мерцал, как звезды, ратный строй.

Мы скоро в свалке той коней лишились —

И, пешие, щитом к щиту сразились.

Но счастье перестало нам светить;

И наконец решил я отступить.

Что сделать сильная десница может,

Коль ей десница божья не поможет.

Не дрогнули мы, не изнемогли, —

Над нами звезды бедствия взошли.

Никто из боя не ушел без раны.

В крови кольчуги были и кафтаны.

Как зерна, — прежде в колосе одном, —

В тумане мы рассыпались степном.

Рассыпались бесславно те; а эти,

Как стая рыб, врагу попали в сети.

Хоть наши стрелы сталь пробить могли,

Ущерба степнякам не нанесли.

Когда судьбы твоей враждебно око,

Что щит стальной перед стрелою рока?

Что воля перед волею судьбы? —

О, вы, предначертания рабы!

РАССКАЗ

Жил в Ардебиле муж; идя на бой,

Щит и броню он пробивал рукой.

И вышел некий, небывалый прежде,

Из степи всадник в войлочной одежде.

Как шах Бахрам, не обнажив меча,

Круги он делал, сняв аркан с плеча.

Его увидев, ардебилец смелый

Напряг свой лук звенящий до предела.

Он пять десятков стрел в него пустил,

Но не одною войлок не пронзил.

А тот, одетый в войлок, раскрутил он

Аркан — и ардебильца запетлил он.

Сорвал его с седла и в плен угнал,

И руки, как разбойнику, связал.

Не спал в ночи тот пленник, полн обидой.

И страж сказал: «Удаче не завидуй!

Но как же ты — людей в броне разил —

А войлочной одежды не пронзил».

И пленник отвечал: «Никто не знает,

Где час его последний ожидает.

Ведь я Рустама мог бы поучить

Стрелять из лука и копьем разить.

Когда рука судьбы меня хранила,

Железо для меня, как войлок было.

Но рыхлый войлок крепкой стал броней

Для стрел моих. Я обречен судьбой.

Что пред судьбою панцирь исполина?