Бусы из плодов шиповника

– Ну, что застыл? Иди отдай «добычу» маме или бабе – почистить и подсолить. А если они отдыхают – не буди их. Почисти сам на причале и положи в чашку к остальной рыбе. А вечером, на ужин, все сразу и зажарим. Сможешь почистить?

– Смогу, – как-то вяло ответил он. – Подержи… Он передал мне прозрачный пакет. – Я нож возьму и удочку оставлю… Не буду больше сегодня ловить, надоело что-то…

С веранды мне было видно, как он, стоя по колено в воде у дощатого причала, что-то там делал с рыбой.

Вернулся он с пустым пакетом.

– У нас есть что-нибудь поесть? – спросил он.

– Есть, гороховый суп. Мой руки и садись за стол. Я сейчас тебе налью. Подогрею только чуть-чуть.

Он сел за стол на веранде. Потом развернулся к нему спиной и, уперев подбородок в ладони поставленных локтями на барьер веранды рук, смотрел на залив, пока я наливал ему в чашку суп, резал хлеб.

– Ешь. – Я тоже сел за стол. – Потом вместе чаю попьем.

Он повернулся к столу и с какой-то грустной безнадежностью сказал мне:

– Знаешь, папа, я отпустил рыб… Как ты думаешь, они выживут?..

– Конечно, выживут! – слишком бодро для искреннего ответа, но почти не притворяясь сказал я. – Ты же их недавно выловил… И держал в пакете в той же воде, что и в заливе…

– Понимаешь, они так смотрели на меня… – Он что-то еще хотел сказать, но только развел руками. – Ты видел, какие у них глаза?.. Большие…

Я вспомнил увеличенный водой, выпуклый, какой-то удивленный рыбий глаз.

– Ешь. А то суп совсем остынет.

– Что-то не хочется уже. Не обижайся, я лучше чаю с тобой попью.

Я вылил суп обратно в кастрюльку, и мы стали пить чай, заваренный со смородиновым листом, вприкуску с рафинадом и ванильными сухариками…

Лето подходило к концу…

И эта летняя грусть чего-то заканчивающегося была необъяснимо ощутима во всем.

Декабрь, 1991 г.

Дима пришел из школы раньше обычного. (Не было какого-то урока.)

Я включил плиту, чтобы разогреть борщ, которого жена, целыми днями пропадающая на работе, нам с вечера наварила на три обеда вперед, и стал убирать с кухонного стола, за которым я обычно работал, пока он был в школе, свои бумаги.

Кухня у нас – самое теплое и светлое место в квартире, потому там и думается и пишется хорошо.

Я унес в другую комнату, на обычные места, энциклопедический, философский и толковый словари (для чего-то они мне понадобились в тот день). Отнес и свои немногочисленные листочки в ящик стола. На подоконнике, рядом со столом, осталась только тоненькая книжка «Старик и море».

Пока я убирал на кухонном столе, Димыч переоделся (он всегда с удовольствием освобождался от школьной формы), вымыл руки и, усевшись за стол, ожидая, пока я нарежу хлеб и разолью по чашкам борщ, стал листать оставленную мной на кухне книжку Хемингуэя.

Иногда он задерживался на какой-нибудь странице…

После обеда, пока я убирал посуду, он снова взял ее и продолжил свое выборочное чтение.

«Опять ему снились львы, – сказал он с иронией, повернувшись ко мне лицом.

Я в это время уже мыл посуду у него за спиной.

– В этом-то и загвоздка, Димыч, – обернулся я к нему. – Почему старику снятся львы? Может быть, он в молодости бывал в Африке и охотился там на них? Ведь в книжке ничего не сказано о молодом Сантьяго, кроме того, что он был силен и победил как-то раз не менее сильного соперника-негра, с которым они чуть ли не сутки боролись руками.

– Ему и перед рыбалкой, когда он поймал рыбу, тоже снились львы…

– Да?! А я этого как-то не заметил, – искренне удивился я. – И был уверен, что львы в книге упоминались только однажды, в самом ее конце.

– …Я бы хотел поймать такую щуку! – сказал Димыч, когда я уже закончил мыть посуду и заворачивал кран с горячей водой.

– Но в книжке ведь описана не щука.

– Я знаю.

– А такую рыбу, как в книжке, ты бы хотел поймать?

– Нет. Она бы меня утянула… Я ее сейчас нарисую. – И он, отложив книгу в сторону и вытащив из своего портфеля несколько листков бумаги, стал рисовать.

– А интересно все же, когда эта рыба жила? – словно сам с собой, рассуждал он, продолжая рисовать. – И сколько она наживок утащила? И сколько она рыбаков погубила?..

– А тебе не жалко было бы выловить такую рыбу, какую выловил старик?

– Жалко, – довольно неохотно ответил он. – Да к тому же она бы меня все равно утянула… Вот она у меня как акул протыкает, – сказал он, показывая мне рисунок, на котором огромная меч-рыба своим очень длинным зазубренным носом-мечом проткнула, как протыкает шампур для шашлыка кусочки мяса, сразу нескольких извивающихся акул.

Димка теперь был более чем на два года старше того, который расплакался тогда во время грозы – среди общего раскардаша тюков и картонных ящиков, покидаемого нами дома; этих непременных атрибутов всякого переезда – и на четыре месяца старше того, который выпустил пойманных им рыб обратно в залив. А в его возрасте, когда время движется значительно медленнее, чем у взрослого человека, – это огромный срок.