Бусый волк. Берестяная книга

И понял Твердолюб, что настал ему самый последний конец. Страшно даже подумать, чего понарассказывает зловредная девчонка подружкам. В каких ярких красках распишет, как он, голый, волок по льду свои штаны, промокшие в полынье. Вот смеху-то будет! На семь окрестных деревень! А каким прозванием его небось теперь наградят!.. Таким, что былой «Твердолоб» великой честью покажется…

— Тверд, Тверд! — встретила его Росомашка. — Давай скорее к огню! А я одежу распялю!

Он даже не вдруг понял, о чем она толковала. Все ждал насмешек, от которых — хоть назад в прорубь, да с головой.

Пунцовый от стыда и лютой досады, он подошел к костру, отвернулся, начал выдирать лед из волос. Девчонка сбросила теплый кожух, оставшись в одной суконной свите:

— Бери, надевай! Твои порты пока еще высохнут!

«Ну вот, началось. Теперь жизни точно не будет. Да чтоб я… два года уже, как Посвящение принял… да в женский кожух!!!»

И ничего ведь не поделаешь! Девчонка — не парень, которому за такие слова и в ухо можно было бы дать.

Твердолюб затравленно глянул на мучительницу… Карие глаза Росомашки неожиданно показались ему огромными и какими-то беззащитными. В них не было злой насмешки. Ни малейшей. Была тревога и жалость, идущая от сердца, а потому и не такая уж обидная. И — желание помочь. И — еще что-то… Что-то очень хорошее, но такое, что думать и гадать вдруг стало еще страшней, чем барахтаться и не знать, выпустит ли полынья…

— Не надо мне кожуха, — буркнул он, поспешно отводя взгляд. — Теперь не застыну.

— А здорово ты придумал щук таскать, — сказала Росомашка.

— И из воды ловко выбрался! Я бы, наверное, так не сумела. Если бы сразу со страху вовсе не померла…

— Так ты что, — ахнул он, — за мной с самого начала смотрела? Скрадывала, выходит?

«И Дымка… не предупредил… предал!!!»

Тут пришла пора рдеть от жаркого смущения Росомашке. Она спрятала было взгляд, но тотчас, больно закусив губу, вновь посмотрела. Прямо в его серые глаза — своими карими, отчаянными и доверчивыми.

— А вот и скрадывала! Напала в лесу на ваши с Дымкой следы… А что делать, ежели мне по ночам с лета снится, как ты у меня бусину просишь?

Твердолюб оторопело молчал.

— Ну вот! — сама себе кивнула Росомашка. — Все высказала. А и делай теперь что хочешь! Можешь прочь погнать за то, что выслеживала. Да не бойся, ни одна душа от меня не узнает, как ты под лед проваливался…

Она вскочила на ноги и стояла, готовая горько расплакаться и убежать, пропасть в ранних сумерках — и никогда после не сознаваться, что эта встреча на берегу на самом деле была.

А жарко вспотевший Твердолюб сидел дурак дураком и заполошно вспоминал ее имя. И никак вспомнить не мог.

— Бажана, — выговорил он наконец.

— Бажанушка…

СВЯТОЙ МЕЧ

Вечерняя баня этого дня окончательно очистила мужчин-Волков от скверны, если какая и была, и жены увели их, переодетых в чистое, по домам. Кормить настоящей человеческой пищей, заново приобщать к святым очагам, к своим объятиям…

— Дедушка, — начал Бусый, пока они с Соболем и Ульгешем шагали к дому Отрады. — Помнишь, ты сказывать велел, если будет сниться что необычное?

Соболь внимательно посмотрел и кивнул.

— И особо, если какой сон повторится…

— Мне снится меч, — сказал Бусый.

— Какой меч?

— Серебряный, — ответил мальчишка. Подумал и уточнил: — Как луч лунный. Ну, вроде тех, которыми Луна нас от Змееныша оборонила… Вот и меч тот… оборонить силится. То я сам им рублюсь… как бы я — и не я вовсе… А кругом тьма, и враги со всех сторон наседают… — Тут он призадумался, говорить ли про загнанного крысенка, и решил все же сказать: — А то вот крысеныш малый привиделся, вроде как кто его плетью хлещет, он отбивается. Я помочь, жалко ведь, а тут у него в лапке серебряный меч себя оказал… К чему бы, дедушка?

— Не знаю пока, малыш, — задумчиво проговорил Соболь. Попробовал бы кто другой назвать Бусого малышом!.. Обиделся бы, кулаки сжал. Только дедушке было можно, от него это воспринималось как ласка, как подтверждение их с Бусым родства.

А Соболь продолжал: — Сегваны, те торопятся сразу истолковывать сны, ибо верят, что те сбываются именно так, как их объяснили. Но мы не сегваны, верно? Я, к примеру, вырос в Саккареме…

«Да помню я, помню…» — мысленно подосадовал Бусый, но ничем не показал своего нетерпения, да и правильно сделал.

— Так вот у нас, — сказал Соболь, — если начинают вспоминать старину, обязательно заведут речь про то, как через реку Малик, по-здешнему Край, некогда хлынули на нашу землю враги.

Степные кочевники из Халисуна. Были их, сказывают, неисчислимые тьмы, такие, что солнце над Саккаремом померкло аж на двести лег…