Бувар и Пекюше

В окрестностях распространился тиф. Бувар заявил, что не будет в это вмешиваться. Но жена фермера Гуи явилась к ним плача: муж ее уже две недели хворает, а г-н Вокорбей запустил болезнь.

Пекюше предоставил себя в ее распоряжение.

Чечевицеобразные пятна на груди, боль в сочленениях, вздутый живот, красный язык — налицо все признаки язвенного энтерита. Вспомнив указание Распайля, что лихорадку можно пресечь, отменив диету, он предписал бульон и немного мяса. Внезапно появился доктор.

Его пациент в это время собирался есть, поддерживаемый фермершей и Пекюше, с двумя подушками за спиною.

Подойдя к постели, врач выбросил тарелку за окно и воскликнул:

— Это настоящее убийство!

— Отчего?

— Так можно вызвать прободение кишки, потому что тиф — это фолликулярное поражение ее оболочки.

— Не всегда.

И завязался диспут о природе тифа. Пекюше верил в его самостоятельную сущность. Вокорбей ставил его в зависимость от органов.

— Поэтому я устраняю все, что может их раздражать.

— Но диета ослабляет жизненное начало.

— Да что вы мне толкуете про какое-то жизненное начало? Что оно такое? Кто его видел?

Пекюше опешил.

— К тому же, — говорил врач, — Гуи не хочет есть.

Больной утвердительно кивнул головою в ситцевом колпаке.

— Все равно! Ему нужно питание.

— Ничуть. У него пульс — девяносто восемь.

— Пульс ничего не значит.

И Пекюше сослался на свои авторитеты.

— Бросим говорить о системе! — сказал врач.

Пекюше скрестил руки.

— В таком случае вы эмпирик?

— Нимало! Но мои наблюдения…

— А если наблюдения плохи?

Вокорбей услышал в этих словах намек на лишай г-жи Борден, о котором протрубила вдова. Это воспоминанье его раздражало.

— Прежде всего нужно иметь опыт.

— Люди, совершившие переворот в науке, не практиковали! Ван Гельмонт, Боерав, сам Бруссе!

Вокорбей не ответил, а наклонился к фермеру и сказал, повысив голос:

— Кого из нас обоих выбираете вы своим врачом?

Больной, в дремоте, увидел два гневных лица и расплакался.

Жена его тоже не знала, что ответить: один был искусен, но другой, быть может, владел секретом.

— Прекрасно! — сказал Вокорбей. — Если вы колеблетесь между человеком, получившим диплом…

Пекюше хихикнул.

— Вы чего смеетесь?

— Да ведь диплом не всегда служит доказательством!

Доктор был задет в своих профессиональных интересах, преимуществах, общественном значении.

— Это мы увидим, когда вы будете привлечены к суду за недозволенное врачевание!

Затем он обратился к фермерше:

— Можете позволять этому господину убивать вашего мужа сколько угодно, и пусть меня повесят, если я еще когда-нибудь буду в вашем доме.

И он углубился в буковую аллею, размахивая палкой.

Когда Пекюше пришел домой, Бувар был тоже в большом волнении.

От него только что ушел Фуро, выведенный из себя геморроидальными шишками. Тщетно доказывал Бувар, что они предохраняют от всех болезней. Фуро не внимал никаким словам, грозил ему иском о проторях и убытках. У Бувара от этого голова шла кругом.

Пекюше рассказал ему о своем приключении, которое считал более важным, и его слегка покоробило равнодушие Бувара.

На следующий день у Гуи разболелся живот. Это могло быть вызвано несварением пищи. Вокорбей, пожалуй, не ошибался. Должен же врач знать в этом толк. И совесть начала мучить Пекюше. Он боялся оказаться человекоубийцей.

Из осторожности они услали прочь горбуна. Но, лишившись завтраков, мать подняла шум. Зря таскали ее каждый день из Барневаля в Шавиньоль!

Фуро успокоился, а Гуи стал поправляться. Теперь уже была уверенность в исцелении: такой успех придал смелости Пекюше.

— Не поработать ли нам над акушерством, при помощи одного из манекенов…

— Не нужно больше манекенов!

— Это половинки туловища из кожи, изобретенные для обучения повивальных бабок. Мне кажется, я сумел бы поворачивать плод!

Но Бувар устал от медицины.

— Пружины жизни сокрыты от нас, болезни чересчур многочисленны, средства сомнительны, и в книгах нельзя найти ни одного разумного определения здоровья, недуга, диатеза, ни даже гноя.

От всего этого чтения у них помутилось в мозгу.

Бувар, схватив насморк, вообразил, что у него начинается воспаление легких. Когда пьявки не ослабили фокуса в боку, он поставил себе мушку, действие которой сказалось на почках. Тогда он подумал, что у него камни.

Обрезка грабов очень утомила Пекюше, и после обеда у него случилась рвота, очень его испугавшая. Заметив у себя к тому же некоторую желтизну лица, он заподозрил болезнь печени, задавался вопросом:

— Больно ли мне?

И в конце концов почувствовал боль.

Рассматривая друг друга, они смотрели язык, щупали пульс один у другого, пили разные минеральные воды, принимали слабительные и боялись холода, жары, ветра, дождя, мух, а главное — сквозняков.

Пекюше решил, что нюханье табака губительно. К тому же чихание вызывает иногда разрыв аневризмы, — и он расстался с табакеркой. По привычке он запускал в нее пальцы, затем вдруг вспоминал о своей неосмотрительности.

Так как черный кофе возбуждает нервы, то Бувар решил отказаться от своей получашки; но после обеда он засыпал и, проснувшись, испытывал страх, ибо продолжительный сон угрожает апоплексией.