Бувар и Пекюше

Через четверть часа они остановились, один сложил свой садовый нож, другой отложил в сторону ножницы, и они начали медленно прогуливаться: Бувар — под сенью лип, без жилета, выставив грудь вперед, с обнаженными руками; Пекюше — все время вдоль стены, опустив голову, заложив руки за спину, из предосторожности сдвинув на шею козырек картуза, и так они шагали параллельно, даже не замечая Марселя, который на пороге шалаша жевал завалявшуюся краюху хлеба.

Раздумье наводило их на мысли: боясь их потерять, они заговаривали друг с другом, и снова начиналась метафизика.

Она возникала по поводу дождя и солнца, попавшей в башмак песчинки, цветка среди дерна, по поводу всего.

Глядя, как горит свеча, они спрашивали себя, заключается ли свет в объекте или в нашем органе зрения. Так как звезды, быть может, уже исчезли, когда до нас доходит их сияние, то возможно, что мы любуемся несуществующими вещами.

Найдя в подкладке жилета сигаретку Распайля, они ее искрошили над водою, и камфора завертелась.

Вот оно, движение в материи! Более высокая степень движения ведет к возникновению жизни.

Но если бы для созидания существ достаточно было пришедшей в движение материи, то они не были бы так разнообразны, ибо вначале не существовало ни земли, ни воды, ни людей, ни растений. Какова же эта первоначальная материя, которой никто не видел, которой нет среди всего существующего в этом мире, но которая все произвела?

Иногда им требовалась какая-нибудь книга. Дюмушелю надоело быть их поставщиком, и он перестал им отвечать, а они были увлечены проблемою, особенно Пекюше.

Его стремление к истине превратилось в жгучую жажду.

Взволнованный речами Бувара, он забросил спиритуализм, вскоре опять за него взялся, затем снова бросил и восклицал, обхватив голову руками:

— О, сомнение, сомнение! Я предпочел бы небытие!

Бувар видел несостоятельность материализма, но старался держаться его, заявляя, впрочем, что у него от этого голова идет кругом.

Они начали строить рассуждения на прочной основе; она рушилась; и идея сразу исчезала, как улетает муха, когда готовишься ее поймать.

В зимние вечера они беседовали в музее перед камином, глядя на уголья. От гудевшего в коридоре ветра дрожали оконные стекла, черные массы деревьев колыхались, и ночная грусть усугубляла значительность их мыслей.

Время от времени Бувар уходил в глубь комнаты и возвращался. Светильники и лохани вдоль стен роняли на пол косые тени; а св. Петр, повернутый в профиль, отбрасывал на потолок силуэт своего носа, напоминавший чудовищных размеров охотничий рог.

Трудно было передвигаться среди наставленных вещей, и Бувар часто натыкался по неосторожности на статую. Большеглазая, с отвислой губой и с видом пьянчуги, она стесняла и Пекюше. Они уже давно собирались от нее отделаться, но по небрежности откладывали это со дня на день.

Однажды вечером, посреди спора о монаде, Бувар ушиб себе палец на ноге о большой палец св. Петра и, обратив на него свое раздражение, крикнул:

— Меня давно бесит этот болван: выбросим его вон!

Трудно было стащить его по лестнице. Они открыли окно и медленно наклонили фигуру. Пекюше, стоя на коленях, старался приподнять ее за пятки, Бувар налегал на плечи. Каменный старикан не двигался с места; им пришлось воспользоваться алебардой в качестве рычага, чтобы опрокинуть его. Затем, качнувшись, он полетел в пространство, тиарою вперед; раздался глухой стук, и на следующий день они его нашли разбитым на несколько кусков в бывшей яме для компостов.

Спустя час нотариус явился с приятным известием. Одна особа из числа местных жителей предлагала тысячу экю под заклад их фермы, и когда они обрадовались, он прибавил:

— Виноват, она ставит при этом одно условие: чтобы вы продали ей Экальскую мызу за тысячу пятьсот франков. Ссуда может быть получена сегодня же. Деньги находятся в моей конторе.

Они оба готовы были согласиться. Бувар наконец ответил:

— Да уж… ладно!

— По рукам! — сказал Мареско.

И он им сообщил имя этой особы: ею оказалась г-жа Борден.

— Я так и думал! — воскликнул Пекюше.

Бувар был унижен и молчал.

Она ли, другой ли — какая разница? Главное — выйти из трудного положения.

Получив деньги (уплата за Экальскую мызу была отсрочена), они немедленно заплатили по всем счетам и возвращались домой, когда на повороте к рынку их остановил дядюшка Гуи.

Он шел к ним, чтобы сообщить о беде. В прошедшую ночь ветер повалил двадцать яблонь во дворе, разрушил винокурню, снес крышу с риги. Остаток дня ушел у них на осмотр повреждений, а следующий день — на подсчет убытков совместно с плотником, каменщиком и кровельщиком. Ремонт должен был обойтись в тысячу восемьсот франков, не меньше.

Вечером пришел Гуи. Марианна только что сама ему рассказала о продаже Экальской мызы. Это лучший участок на ферме, приносящий великолепные доходы, вполне ему подходящий и почти не нуждающийся в обработке! Он потребовал понижения арендной платы.