Бувар и Пекюше

Они ему отказали. Дело было направлено к мировому судье, и тот решил его в пользу фермера. Потеря Экальской мызы, акр которой оценен был в две тысячи франков, влекла за собою ежегодный убыток для него в семьдесят франков, и он несомненно выиграл бы дело в высших инстанциях.

Их состояние убавилось. Как быть? А в ближайшем будущем — как жить?

Они сели в унынии за стол. Марсель ничего не понимал в кухне; на этот раз его обед был особенно плох. Суп напоминал помои, от кролика дурно пахло, горошек — недоварен, тарелки — грязны, и за десертом Бувар вспылил, пригрозив разбить их об его голову.

— Будем философами, — сказал Пекюше, — немного меньше денег, интриги женщины, неловкость слуги, — что значит все это? Ты слишком увяз в материи!

— Но если она причиняет мне неудобства? — сказал Бувар.

— А я ее не приемлю! — возразил Пекюше.

Он только что прочитал анализ Беркли и прибавил:

— Я отрицаю протяженность, время, пространство, то есть субстанцию! Ибо подлинная субстанция — это дух, постигающий качества.

— Прекрасно, — сказал Бувар, — но если упразднить мир, то исчезнут и доказательства бытия бога.

Пекюше возмутился и долго кричал, несмотря на причиненный ему иодистым калием насморк, а непрекращавшаяся лихорадка усиливала его возбуждение. Бувар встревожился и пригласил врача.

Вокорбей прописал апельсинный сироп с иодистым препаратом, а затем — ванны с киноварью.

— К чему это? — продолжал Пекюше. — Рано или поздно форма исчезнет. Сущность же не гибнет!

— Конечно, — сказал врач, — материя неразрушима! Однако…

— Да нет же! Нет! Неразрушимо-то именно существо! Вот это тело, находящееся передо мною, ваше тело, доктор, мешает мне узнать вашу личность, является, так сказать, всего лишь одеянием, или, вернее, маскою.

Вокорбей подумал, что он сошел с ума.

— До свиданья! Берегите свою маску.

Пекюше не угомонился. Он раздобыл введение в гегельянскую философию и пожелал растолковать ее Бувару.

— Все, что разумно, — реально. Мало того, нет ничего реального, кроме идеи. Законы духа суть законы вселенной, разум человека подобен разуму бога.

Бувар притворялся, будто понимает.

— Итак, абсолют — это одновременно субъект и объект, единство, в котором сливаются все различия. Таким образом, противоречия разрешены. Тень делает возможным свет, холод, смешанный с теплом, производит температуру, организм поддерживает себя лишь посредством разрушения организма, повсюду — начало разобщающее, начало сцепляющее.

Они находились на пригорке. Вдоль изгороди шел кюре с молитвенником в руках.

Пекюше пригласил его войти, чтобы в его присутствии докончить изложение Гегеля и послушать, что тот скажет.

Человек в сутане уселся подле них, и Пекюше заговорил о христианстве.

— Ни одна религия не установила с такою ясностью эту истину: «Природа — лишь момент идеи».

— Момент идеи! — пробормотал озадаченный священник.

— Конечно! Бог, приняв видимую оболочку, обнаружил свой единосущный с нею союз.

— С природою? Ну, ну!

— Своею кончиною он засвидетельствовал сущность смерти; следовательно, смерть была в нем, составляла, составляет часть бога.

Аббат нахмурился.

— Не нужно кощунствовать! Он ради спасения рода человеческого принял муки.

— Заблуждение! Смерть рассматривают применительно к индивидууму, для которого она, конечно, является злом, но по отношению к вещам дело обстоит иначе. Не отделяйте духа от материи!

— Однако, сударь, до сотворения мира…

— Не было сотворения мира! Он всегда существовал. В противном случае это было бы новое существо, присоединившееся к божественной мысли, что является нелепостью.

Священник встал, у него были спешные дела.

— Мне приятно было утереть ему нос! — сказал Пекюше. — Еще одно слово! Так как существование мира есть лишь постоянный переход от жизни к смерти и от смерти к жизни, то вопреки мнению, будто все есть, надо признать, что нет ничего. Но все становится, понимаешь ты меня?

— Да, понимаю, или, вернее, — нет.

В конце концов идеализм вывел из себя Бувара.

— Не желаю я его больше, знаменитое cogito[2] раздражает меня. Идеи вещей принимаются за самые вещи. Для объяснения смутных понятий придуманы совершенно непонятные слова. Субстанция, протяженность, сила, материя и душа! Все это абстракции, выдумки! Что касается бога, то невозможно знать, каков он и есть ли он вообще. Некогда он порождал ветер, молнию, перевороты! Теперь он сокращает свою деятельность. К тому же мне неясно, какой от него толк.

— А мораль во всем этом?

— Тем хуже!

«Она и вправду лишена основания», — подумал Пекюше.

И он умолк, упершись в тупик, который был следствием его же предпосылок. Это было неожиданно и подавило его.

Бувар даже не верил больше в материю.

Убеждение, что ничего не существует (как оно ни плачевно), остается все же убеждением. Мало кто способен им проникнуться. Они возгордились от такого превосходства, пожелали похвастаться им, и случай представился.