Бувар и Пекюше

— Объясните мне триединство, — сказал Бувар.

— С удовольствием. Возьмем сравнение: три стороны треугольника или же нашу душу, которая содержит бытие, сознание, волю. То, что называется способностью у человека, является лицом у бога. Вот в чем тайна.

— Но три стороны треугольника порознь треугольника не составляют; эти три способности души не образуют трех душ, и ваши три лица троицы суть три бога.

— Это кощунство!

— Стало быть, есть только одно лицо, один бог, определенный с трех сторон.

— Будем верить, не понимая, — сказал кюре.

— Ладно, — сказал Бувар.

Он боялся прослыть нечестивцем, заслужить неодобрение в замке.

Туда они ходили теперь по три раза в неделю, к пяти часам дня зимою, и согревались чашкою чая. Граф своими манерами «напоминал блеск бывшего двора»; графиня, благодушная и толстая, во всем обнаруживала большую разборчивость. М-ль Иоланда, дочь ее, олицетворяла «тип молоденькой девушки», ангела из кипсеков, а г-жа де Ноар, их компаньонка, похожа была на Пекюше своим заостренным носом.

В первый раз, когда они входили в гостиную, она кого-то защищала.

— Уверяю вас, он изменился! Это доказывает его подарок.

Этот кто-то был Горжю. Он поднес недавно будущим супругам готический налой. Его принесли. Гербы обоих родов были на нем написаны красками в рельеф. Г-ну де Магюро подарок, по-видимому, понравился, и г-жа де Ноар ему сказала:

— Вы не забудете моего протеже?

Затем она привела двух детей, мальчугана лет двенадцати и его сестру, которой было на вид около десяти. Сквозь дыры лохмотьев виднелось голое, красное от холода тело. Мальчик был в старых туфлях, девочка — в одном только деревянном башмаке. Под копнами волос не видно было лба, и они водили по сторонам горящими зрачками, как испуганные волчата.

Г-жа де Ноар рассказала, что встретила их утром на большой дороге. Плакеван не знал никаких подробностей.

Спросили у них, как их зовут.

— Виктор, Викторина.

— Где ваш отец?

— В тюрьме.

— А что делал раньше?

— Ничего.

— Откуда вы?

— Из Сен-Пьера.

— Но из которого Сен-Пьера?

Дети не отвечали, а только говорили, фыркая:

— Не знаю, не знаю.

Мать у них умерла, и они нищенствовали.

Г-жа де Ноар разъяснила, сколь опасно было бы покинуть их; она растрогала графиню, задела за живое честь графа, встретила поддержку в дочери, настаивала — и преуспела. Решено было, что позже им подыщут работу, и так как они не умели ни читать, ни писать, то г-жа де Ноар сама взялась их обучать, чтобы подготовить к урокам катехизиса.

Когда г-н Жефруа приходил в замок, за детьми посылали. Он их экзаменовал, затем произносил поучение, не лишенное претензий ввиду аудитории.

Однажды, после его разглагольствований о Библии, Бувар, возвращавшийся домой вместе с ним и с Пекюше, стал сильно разносить патриархов.

Иаков отличался плутнями, Давид — злодействами, Соломон — своею разгульной жизнью.

Аббат ему ответил, что нужно смотреть на них с высшей точки зрения. Жертвоприношение Авраама есть образ страстей господних; Иаков — мессия в ином виде, подобно Иосифу, подобно медному змию, подобно Моисею.

— Полагаете ли вы, — сказал Бувар, — что Пятикнижие написано им?

— Да, конечно!

— А между тем оно же повествует о его смерти. То же надо сказать об Иисусе Навине, а что до Книги Царств, то автор нас предупреждает, что во времена, о которых он рассказывает, Израиль еще не имел царей. Она, стало быть, составлялась при царях. Пророки тоже меня удивляют.

— Вот уж вы и пророков станете отрицать!

— Нимало! Но их воспаленное воображение представляет Иегову в различных формах: в форме огня, кустарника, старца, голубя, и они не уверены в откровении, потому что всегда просят о знамении.

— Вот как! А где вы нашли такие милые вещи?

— У Спинозы.

При этом слове кюре подскочил.

— Вы его читали?

— Сохрани меня бог!

— Однако, господин аббат, наука…

— Сударь мой, нельзя быть ученым, не будучи христианином.

Наука настраивала его саркастически.

— Может ли она хоть один колос хлебный произвести на свет? Что мы знаем? — говорил он.

Однако он знал, что мир сотворен для нас; он знал, что архангелы поставлены над ангелами; он знал, что тело человеческое воскреснет таким, каким оно было на тридцатый день.

Его священническая самоуверенность раздражала Бувара, и он, не доверяя Луи Эрвье, обратился с письмом к Варло, а Пекюше, осведомленный лучше, попросил у г-на Жефруа некоторых объяснений по поводу святого писания.

Под шестью днями Книги Бытия следует понимать шесть великих эпох. Под драгоценными сосудами, которые евреи похитили у египтян, — духовные богатства, искусства, тайну коих они выведали. Исайя не разделся донага, так как nudus по-латыни значит обнаженный до пояса; так и Вергилий советует обнажаться, чтобы пахать, а этот писатель не стал бы предписывать чего-либо непристойного! Езекииль, пожирающий книгу, не представляет собою ничего необычайного; говорим же мы — пожирать брошюру, газету?

Но если во всем видеть метафоры, то что станется с фактами? Аббат, между тем, защищал их подлинность.