Бувар и Пекюше

Почва спускалась к берегу реки, где торчали большие скалистые глыбы. Вода золотыми пятнами поблескивала в свете солнечного заката. Впереди зелень холмов окутывалась тенями. Дул резкий ветер.

Кролики выходили из своих нор и пощипывали траву.

Раздался выстрел, второй, третий, и кролики вскакивали, стремглав убегали. Виктор бросался следом, ловил их и тяжело дышал, запарившись.

— На кого ты похож! — сказал барон.

Рваная блуза на мальчике была окровавлена.

Вид крови внушал Бувару отвращение. Он не допускал кровопролития.

Г-н Жефруа возразил:

— Обстоятельства иногда принуждают к тому. Если виноватый не отдает своей, то нужна кровь другого; этой истине учит нас искупление.

По мнению Бувара, оно ни к чему не привело, так как все почти люди осуждены на вечные муки, несмотря на жертву спасителя.

— Но каждодневно он ее возобновляет в евхаристии.

— И чудо, — сказал Пекюше, — совершается посредством слов, каким бы ни был недостойным человеком священник.

— В этом-то и тайна, сударь.

Между тем Виктор не сводил глаз с ружья, старался даже к нему прикоснуться.

— Лапы прочь!

И г-н де Магюро пошел по лесной тропинке.

Пекюше шел по одну, Бувар — по другую сторону священника, который сказал ему:

— Осторожнее, вы знаете Debetur pueris.[5]

Бувар уверил его, что преклоняется перед творцом, но возмущен тем, что из него сделали человека. Люди боятся его мести, трудятся во славу его, он наделен всеми добродетелями, у него есть длань, око, своя политика, свое жилище. Отец наш, сущий на небесах, — что это значит?

А Пекюше прибавил:

— Мир расширился, земля уже не является его центром. Она мчится среди бесконечного множества подобных ей планет. Многие из них превосходят ее по величине, и это умаление шара земного дает нам о боге более возвышенное представление. А поэтому религию следует изменить. Рай с его блаженными обитателями, вечно созерцающими, вечно поющими и сверху взирающими на муки осужденных, — ребячество. Подумать только, что в основании христианства лежит яблоко!

Кюре рассердился.

— Отвергните лучше откровение, это будет проще.

— Как вы себе представляете, что господь мог заговорить? — спросил Бувар.

— Докажите, что он не заговорил! — ответил Жефруа.

— Еще раз спрашиваю, кто это утверждает?

— Церковь!

— Ну и свидетель!

Их спор надоел г-ну Магюро, и он, шагая, сказал:

— Слушайтесь кюре, он по этой части знает больше вашего.

Бувар и Пекюше перемигнулись, чтобы свернуть на другую дорогу, затем у Зеленого креста откланялись.

— Будьте здоровы!

— Ваш слуга! — сказал барон.

Все это, очевидно, должно было дойти до г-на де Фавержа и, пожалуй, повлечь за собою разрыв. Тем лучше! Они чувствовали на себе презрение этих аристократов. Их никогда не приглашали обедать, а г-жа де Ноар с постоянными своими нотациями надоела им.

Но не могли же они присвоить себе сочинения де Местра, и через две недели Бувар и Пекюше снова отправились в замок, полагая, что не будут приняты.

Их приняли.

Все семейство находилось в будуаре, а также Гюрель и, в виде исключения, Фуро.

Исправление совсем не исправило Виктора. Он отказывался учить катехизис, а Викторина произносила грязные слова. Словом, мальчика надо послать в приют для малолетних преступников, девочку — в монастырь.

Фуро взялся это устроить. Он уже уходил, когда его окликнула графиня.

Ждали г-на Жефруа, чтобы сообща назначить день бракосочетания.

Оно должно было состояться в ратуше за много часов до церковного в знак того, что они осуждают гражданский брак.

Фуро постарался его защитить от нападок графа и Гюреля. Что представляет собою муниципальная должность по сравнению со священническим служением? Барон тоже не считал бы себя повенчанным, если бы это произошло только перед трехцветным шарфом.

— Браво! — сказал, входя, Жефруа. — Брак, будучи установлен Иисусом…

Пекюше его остановил:

— В каком Евангелии? В апостольские времена он столь мало пользовался уважением, что Тертуллиан сравнивает его с прелюбодеянием.

— Ну, положим!

— Конечно же! И это не таинство. Таинство нуждается в знаменьи. Покажите мне знаменье в браке.

Тщетно кюре указывал, что брак знаменует союз бога с церковью.

— Вы перестали понимать христианскую религию! А закон…

— Она отразилась на законе, — сказал граф. — Иначе он разрешал бы многобрачие!

Послышался голос:

— Чем бы это было плохо?

Это сказал полускрытый занавескою Бувар.

— Можно иметь несколько жен, по примеру патриархов, мормонов, мусульман, и все же оставаться порядочным человеком!

— Никогда! — воскликнул священник. — Порядочность состоит в том, чтобы воздавать должное. Мы должны воздавать уважение господу. Поэтому, кто не христианин, тот не порядочный человек.

— Не менее чем всякий другой, — сказал Бувар.

Граф увидел в такой реплике покушение на религию и стал ее превозносить. Она освободила рабов.

Бувар привел цитаты, доказывающие противное.

Св. Павел советует рабам повиноваться господам своим, как Иисусу. Св. Амвросий называет рабство божьим даром.

— Книга Левит, Исход и Соборы его санкционировали. Боссюэт относит его к праву народов. А монсиньор Бувье одобряет.