Читаем Бузина, или Сто рассказов про деревню полностью

Истаял лунный ломтик, ноздреватый, как ночной ледок на лужице бледно-голубого неба, и с утра яркое, победное солнце ласкает лес. В ночь ударили заморозки, словно серебром ожгло траву, и даже майские жуки, предчувствуя это, не покидали вечером своих земляных убежищ. Сейчас над деревней стоит победное жаркое солнце, запоздавшая зелень буквально взрывается от тепла, почки раскрываются, и всюду благоухание от новой, недавно рожденной листвы. По картофельному полю ходят важные черные скворцы с видом инспекторов, переставляют розовые лапки, отыскивают червячков, топорщат крылышки. Ласточки заняты – лепят свои гнезда поближе к человеку, не опасаясь кота, который уже сидит, и смотрит, не отрываясь, на их полеты, и забыв, что скоро он будет ласточками бит нещадно – отважные крохи летом пикируют на кота, отгоняя его от гнезд. По соседскому полю ходит ворона, дразнит нашего пса Фунтика – останавливается, поджидает, когда тот вылетит из-под забора и понесется за вороной, а та, нарочно летя медленно, выманивает его в лес, и доверчивый Фунт летит стрелой, не успевая даже лаять, пока не уткнется в поваленную бурей ель. Куры, предводительствуемые петухом, весело разгребают компостную кучку, на которой полно чудесных дождевых червяков и не слышат, или делают вид, что не слышат? своего бывшего петуха, отсаженного в сарай за драчливость. Нагревается вода в бочках, а ветерок шевелит желтые шапочки одуванчиков. Пришла запоздалая весна, пришла!

Максим Андреевич

Максим Андреевич Барский, крепко сбитый в молодости мужчина, но слегка ослабший к своим пятидесяти годам, выросший в коммуналке на Васильевском острове в Ленинграде, упорно считал себя опытным крестьянином только на основании того, что в семидесятые годы прошлого века был заброшен со стройотрядом в Стригуны, тогда еще – Украинскую ССР. Ему ярко помнилось выцветшее васильковое небо, мягкая дымная пыль под босыми ногами и шелковица, пачкающая губы. Осторожно всплывали трактора (или сеялки?), какие-то смешные железные тележки и ящики, на которых сидели белозубые молодухи таких роскошных молочных форм, которых ленинградцу и в Русском музее было не сыскать. Коров в Стригунах было меньше, чем лука, который сажали в таких количествах, что сейчас и вспомнить стыдно, но коровы были огромные, степенные, красно-молочной породы и у Максима вызывали тот же трепет, как у египтян Богиня Нут. Вечером коровы текли на дойку, переливаясь боками, и в воздухе пахло молоком и кровью от убитых слепней. Была еще тёплая мелкая речушка, тополя с серебряными листьями, жаркие ночи и теплая водка. Именно поэтому Барский, продрогший до нижнего белья в питерскую зиму, взял, да и поехал в деревню. В Украину теперь ехать было неловко, а, вот, до Пскова поезд был, и Барский устроился на боковой полке плацкарта.

На автовокзале, прождав рейсового автобуса, Барский проголосовал на остановке и словоохотливый мужичок за какие-то полторы тысячи домчал его до бетонного столба с воздетыми к небу руками. Вот, тута колхоз и есть, – прошамкал мужик и был таков. Среди порушенных руками времени коровников бродили овцы, похожие на свалявшиеся шерстяные дирижабли. В проеме окна полулежал босой мужик и лениво скреб ногтем почерневшую раму. Милейший? – спросил Барский, – а где тут колхоз? Мужик, обрушив, наконец-то раму на пугливых овец, ответил. Выходило так, что коллективное хозяйство уехало в Казахстан. Если Караганда еще там, конечно. Максим Андреевич, опасливо шурша гигантским, выше роста человека, борщевиком, вышел на деревенскую дорогу. Домов, впрочем, в деревне не оказалось. Схватив за багажник медленно штурмующую пригорок бабку, Барский задал все тот же вопрос насчет колхоза и был отправлен в ту же Караганду. Положение усугублялось падающим на землю вечером. Приютившись у мужика, сосредоточенно пилившего ножовкой полированный сервант, Максим Андреевич под финскую водку рассказал мужику о себе, а тот, не скупясь, поведал Барскому о судьбах России. Но – под самогон. В который раз, с грустью думал Барский, трясясь в рейсовом автобусе назад, в Псков, не совпали пути. Мои, и России… впрочем, как ему было известно из переписки с друзьями по "Одноклассникам", где-то коров еще держали…

По грибы

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза