Бузинные ягоды и заклинание по уплотнению воздуха (СИ)

– Чего ты улыбаешься, Персиваль? – Уорен озабоченно трёт переносицу. – Ты то, конечно, все сдашь и даже не моргнёшь, а мне как запомнить то непомерно длинное заклинание? – На последней части друг чуть ли не взвывает, вызывая ещё более открытую улыбку у Грейвса.

Уорен всегда преувеличивал и преуменьшал там, где не надо. Ведь по своему мастерству владения магией, он был почти на одном уровне с Грейвсом, но все равно перед каждым зачётом так убивался, а после скороговоркой перед учителем выдавал сложное заклинание и всё, на удивление его же самого, получалось хорошо.

Это всегда забавляло не по годам серьезного и сосредоточенного Грейвза. Он поддел пальцем туго стянутый на шее галстук, снова вспоминая сочные ягодные глаза.

– Ловко же Голдштейн сегодня на метлу вскочила… – Уорен качает головой, дивясь воспоминаниям и как-то слишком сильно выпучивая глаза. Грейвс замечает наигранность его удивления ещё до того, как он легко смеётся и хлопает его по плечу. – Я видел, как ты прятал палочку, а потом следил за ней на поле. От меня не укрыться, Грейвс. – он заговорчески хихикает, словно не он только что был озабочен сдачей зачета.

Смотря в зеленые глаза друга, Персиваль видит в них дружескую поддержку, смешанную со смешинками, и какую-то самую малую толику понимания. Да и улыбается он со знанием дела, растягивая полные губы и одновременно смахивая разметавшиеся по лбу горчичные пряди волос. Уорен легко, словно делает так каждый день, закидывает руку на плечо другу и, со знанием дела и знанием самого Персиваля, выдаёт:

– Потом расскажешь.

А Грейвс и сам не понимает, что происходит, знает лишь то, что все-таки поделится с другом, и будет тогда совершено точно знать, что сказать. А пока, только отвечая на улыбку смешком, тянет задорное «Идиот» и посмеивается вместе с другом.

***

– Мне совершенно не удаётся его поймать… –Тина садится за библиотечный стол напротив сестры, чьи золотистые кучеряшки туго подпрыгивают вместе с поднятой головой Куинни. Она легко хихикает, и Порпентине невольно кажется, что у неё так точно никогда не выйдет. Ее смех наверняка со стороны похож на карканье полудохлой вороны, не то что легкий и задорный смех сестры.

– Вовсе нет, – Куинни со знанием дела качает головой, отвечая сразу на обе фразы сестры. — Быть может, это он не хочет быть пойманным…

Видя замешательство на лице Тины, блондинка смеётся, заражая улыбкой и сестру, которая, кажется, успокоившись, открывает пухлую тетрадь и принимается писать что-то из такой же пухлой книги.

Тине действительно не удавалось застать Грейвса нигде. Раньше это казалось более простым, она то встречала его в коридоре, то во внутреннем саду, то в библиотеке, роще, большом зале, а теперь он куда-то делся. Вместо этого ранее безразличные взгляды стали по восхищенному ободряющими, словно она не сыграла в квиддич, а стала колдуньей года. Это смущало и нервировало одновременно, а больше всего волшебницу злил тот факт, что за обилием белозубых улыбок и взглядов она совсем не видела его. Не видела темных глаз, цвета ночного неба, в которые смотреть хочется вечность, так долго, что можно провалиться и разглядеть мелкие вкрапления звёзд. Его фигуру она замечала только мельком: то это вычурно прямая спина (с идеальной осанкой Персиваля Грейвза было совсем легко отличить в толпе), или его темные волосы, переливающиеся благородным каштаном при солнечном свете.

Чертового (совсем нет) Грейвса стало невыносимо мало в ее жизни, и самое что ни на есть ужасное в этом то, что Тина ничего не могла с этим поделать. Все идеи о том, как можно остаться с ним наедине и поблагодарить, рушились на глазах, заставляя Голдштейн сжимать в отчаянии кулаки и мысленно приближаться к самому неблагоприятному из планов.

– Не думаю, что это хорошая идея… – как бы между прочим замечает Куинни, устало вздыхая, предчувствуя неприятности. – Но ты уже все решила.

Младшая Голдштейн совершенно не злится. Ей не привыкать к сестре, у которой вдохновлённость какой-то идеей чередуется с чуйкой на неприятности. Она помнит так ясно тот момент, когда ее фигурка соскользнула с метлы, повиснув в воздухе, что кончики пальцев начинает покалывать, а слезы наплывать на глаза. Конечно, Куинни знала, что падение не будет смертельным, но сам факт того, само осознание ситуации, в которую вляпалась Тина, выбивал из под ног почву.

Куинни тогда, после матча, расцеловала обессиленную сестру в обе щеки и тут же повела в общую спальню, где, посадив на постель, просто напросто обняла, так как должно это делать сёстрам. И это дало всё, все эмоции, тонкой веревкой стягивающие горло обеих сестёр, спали бессильными нитями к ногам.

Потому сейчас, видя восторженно вдохновленное лицо сестры, Куинни может только согласиться с тем, что это не самая ужасная неприятность, в которую может вляпаться Тина.

***