Бык из машины

— Моя, — Питфей улыбнулся. Ловкач-коммивояжер, втюхивающий домохозяйкам фракийские чудо-мультиварки, сдох бы от зависти при виде этой улыбки. — Это сообщение, госпожа Конс. На ваш счет…

— На мой пенсионный счет, — брюзгливо уточнила старуха. Спицы в ее руках, до того неподвижные, вновь пришли в движение: госпожа Конс вязала салфетку в виде жутковатой снежинки. — И пенсия, доложу я вам, мизерная. Не разбежишься, да…

— На ваш пенсионный счет только что поступил аванс за нашу перспективную беседу. Четыре тысячи драхм, как вам и обещали. Можете проверить.

— И проверю. Мошенников нынче развелось, не продохнуть. Села на толчок, глядь, а тебя уже обобрали…

Переложив спицы в левую руку, правой старуха с третьей попытки ухватила вайфер. Долго, шевеля губами, читала сообщение. Хмурилась, словно вместо зачисления денег на ее карточку подвесили внушительный долг.

— Еще четыре тысячи вы получите после разговора, — напомнил Питфей. — Может быть, прислать к вам курьера с наличными?

Старуха тряхнула подбородками:

— Не надо. Знаю я ваших курьеров: привезут денежки, а там резаная газета. Ладно, спрашивайте. Только я уже предупреждала: давние дела, подзабылись…

— Вы помните Синида Полипемониди?

— Ну, помню. Я их всех помню, засранцев.

— Мне сообщили, что частную лабораторию его отца разгромили. Разгром случился вскоре после похорон матери Синида…

— Ну, громили. Сам засранец и громил. Мелкий, а шороху навел…

— Кто громил?

— Синид, кто же еще?

— Вы уверены?

Не сдержавшись, Питфей положил ладонь на колено дочери, крепко сжал пальцы. Эфра ответила слабым кивком. Клевала крупная рыба, следовало запастись терпением.

— Зачем, — Питфей изобразил недоверие к услышанному, — мальчику в дошкольном возрасте громить лабораторию отца?

— Смерти боялся, вот зачем.

— Поясните.

— Мамка у него померла, сами же знаете. Мало́й чуть умом не тронулся: я, мол, тоже скоро копыта отброшу. Мне плакался: раз мамка в могиле, так и я в могилу сойду. Болезнь, значит, от мамки перешла. Боялся так, что ссался по ночам. Я его носом в мокрую простыню тычу, бранюсь, а у самой сердце не на месте. Жалко мало́го… Вы мне вот что скажите: если я чего не так брякну, вы, небось, аванс заберете, а?

— Нет, аванс ваш в любом случае.

— Ну, смотрите, не обманите бедную женщину.

— Отец обследовал мальчика? На предмет болезни?

— На какой предмет? А, мамкина зараза! Обследовал, да уже потом, после разгрома. Врачи отписали: все в порядке, здоров как бык. Я…

По экрану пошли полосы. Старуха исчезла, звук поплыл, превратился в шум прибоя, крики чаек. Экран замерцал густой синевой: море, волны. Пенные гребни. Рыба выпрыгивает из воды. Блестящий росчерк, и рыба вновь уходит на глубину. Снова море, волны, пена. Колебатель Земли требовал, следовало подчиниться. Всегда в неподходящий момент, всегда. Как будто для этого требования существовали подходящие моменты!

— Выйди, — попросил Питфей дочь.

Он говорил шепотом, не зная, слышит ли его госпожа Конс.

Эфра мотнула головой: нет.

— Выйди, пожалуйста.

Нет, хоть ты тресни.

Питфей достал вайфер, пальцы легли на сенсоры. Сигнал ушел на монитор, море сменилось постельной сценой. Мужчина лежал на женщине: двигался, тяжело дышал. Питфея уже тошнило от этой записи. Эфра выглядела безучастной. Питфею показалось, что дочь выглядела безучастной и там, на записи. Он впервые обратил на это внимание. Ну да, стоны не в счет. Да и какие это стоны? Рокот, скрежет, ворчание оползня, спускающегося по склону в море.

— Что это вы делаете? — ворчливо спросила госпожа Конс. — Вы там трахаетесь, что ли?

— Помехи связи, — объяснил Питфей. — Вы меня видите?

— Не вижу я вас. Трахаетесь, точно. Извращенец!

— Это наслоение.

— Ага, наслоение. Думаете, я дура?

— Повторяю, наслоение на разговор. Я предъявлю претензии оператору связи.

— Оператору? Ну-ну, предъявите. Да вы трахайтесь, я что, против? Я и сама в молодости была — ого-го! Вы не смотрите, что я в теле, я и сейчас, если человек хороший… Вы только доплатите мне за это, как его? За оскорбление морали! Полторы тысячи не много будет?

Питфей вздохнул с облегчением:

— Три тысячи. Двойной тариф за доброе отношение. Итак, вернемся к мальчику. Значит, обследование не показало отклонений?

— Не показало. Он мне говорит, засранец: «Отец, мол, боялся это сделать с мамкой. Ну, она и померла. И со мной боялся, так я сам… С первого раза не получилось, так я второй раз, для надежности». Я у него спрашиваю: чего второй раз? А он молчит и лыбится. Я спрашиваю: а в лаборатории ты какого рожна куражился? Убытку сколько принес! А он лыбится и молчит. Я думала, отец ему за погром всю задницу ремнем исполосует. Нет, не ругался даже. Носился с пацаном, как дурень с цветочком… Вы там кончили? — старуха мелко захихикала. — Или еще чего надо? Вы не стесняйтесь, я с пониманием…

Питфей почувствовал, что краснеет. Он думал, что давно забыл, как это делается. Если бы не Эфра…

— Спасибо, — благодарность наждаком продрала горло. — Вы мне очень помогли. Деньги сейчас поступят на ваш счет.