Быль беспредела, или Синдром Николая II

— Конечно, были известны, — ответил Климов. — Я полагаю, во всех подробностях. Но когда отсутствуют реальные силы, осведомленность о планах противника может доставлять только моральное удовлетворение. Все, что могли себе тогда позволить Ленин и его соратники, это тянуть время и обманывать немцев по мере возможности, иногда до неприличия грубо и примитивно. Каждое утро Владимир Ильич требовал обстоятельного доклада об обстановке на Западном фронте, будто он был не главой Республики, а начальником штаба у маршала Фоша. Дело в том, что накануне всех этих событий в войну на стороне Антанты вступили Соединенные Штаты, и Ленин постоянно успокаивал свое окружение: «Раз Америка вмешалась в войну, значит, немцам уже точно скоро конец, иначе она бы не вмешалась». И ежедневно ждал подтверждения своим словам. Пока же американцы перевозили через океан во Францию свои экспедиционные войска, оставалось только тянуть время. Но большому счету, это напоминало действия воробья, попавшего в лапы кошки и пытающегося своим чириканьем отвлечь внимание этой самой кошки, отсрочив тем самым неминуемый конец. Как только что-либо делалось не так, как им хотелось, немцы грозили оккупировать Москву и Петроград, арестовать Ленина и прочих, предав их суду по обвинению в международном терроризме, хотя в те годы это называлось несколько иначе.

— Подумайте, какие негодяи! — вырвалось у Горбачева, — как они ловко пытались воспользоваться нашими временными трудностями.

— Шла война, — пожал плечами Климов, — и обе стороны это отлично понимали. Военное время несколько отличается от мирного. Вы же пережили оккупацию в Ставрополе, Михаил Сергеевич?

— Да, — вздохнув, мрачно ответил генсек, — только назывался он тогда не Ставрополь, а Ворошиловск. Ставрополь он снова стал по приказу немецкого коменданта. А когда наши отбили город у немцев, то забыли его снова переименовать. Я был тогда еще ребенком, но скажу вам, между нами, конечно, что немцы даже в военное время на чужой территории не совершали и десятой части того, что в нашем крае совершили до войны Шеболдаев, Фриновский и Каганович. Это очень хорошо, что наша партия так откровенно признала, какую чудовищную деформацию социализма допустил Сталин. Я бы сказал, партия даже стала сильнее, отмежевавшись от перегибов, связанных с культом личности.

— Несомненно, — поддакнул Климов, бросив на генсека изучающий взгляд: серьезно он говорит или нет. Хорошо зная Горбачева, генерал до конца так и не смог разобраться, когда генсек говорит искренне, а когда специально для записи на пленку, особенно, если не знал точно, ведется она или нет.

— Однако, мы снова отвлеклись, — заметил Климов, взглянув на красивые каминные часы (подарок одного амстердамского банкира), — впрочем, время еще есть. Вы будете слушать дальше, Михаил Сергеевич — или я вас уже утомил?

— Продолжайте, продолжайте, — попросил Горбачев, — ваш доклад чрезвычайно интересен. Не так уж часто мне приходится слушать столь интересные вещи, да еще связанные с моим собственным поручением. Если бы вы представили мне доклад, как положено, в письменном виде, то, признаюсь, у меня не нашлось бы времени его прочесть, но даже если бы я его прочел, то половина бы до меня не дошла. А тут я уже кое-что начинаю понимать. Так что, прошу вас, продолжайте.

— Так вот, — продолжал Климов. — Под нажимом немцев в Тобольск посылается некий Василий Яковлев с приказом, подписанным Свердловым, доставить царя в Москву. Этот Яковлев — личность исключительно темная, из бывших эсеровских боевиков. Сначала считали, что его фамилия Мячин, но позднее выяснилось, что его фамилия Стоянович, хотя в этом тоже нет полной уверенности. Выбрали его именно потому, что был откровенно пронемецки настроен. Тогда партия, грубо говоря, разделилась на две фракции: пронемецкую и антинемецкую. Амбиций у этого Яковлева было много, но в руках таких людей, как Ленин и Свердлов, он был всего лишь пешкой. А пешкой, как известно, можно ходить только вперед (назад ей уже ходить нельзя) и, в случае необходимости, пожертвовать ею без всякого сожаления, особенно если нужно усилить собственную позицию в каком-нибудь гамбите, который еще неизвестно к чему приведет. Итак, немцам, чтобы они отстали, было доложено: Яковлев во главе довольно сильного отряда особого назначения отправлен в Тобольск за царем.

— Это я слышал, — оживился Горбачев, — одновременно Свердлов дал секретную телеграмму в Екатеринбург Филиппу Голощекину — своему старому приятелю, возглавлявшему тогда Екатеринбургский совет, чтобы они ни в коем случае царя не выпускали с Яковлевым и держали у себя под арестом.