Быль и легенды Запорожской Сечи

Впрочем, на то, что повстанцы добровольно покорятся, особо не рассчитывали. Одновременно с ультитатумом сейм постановил созывать войско. Но депутаты сразу же переругались: кому командовать? Ведь и коронного, и польного гетманов тоже не было – оба в плену. Самой подходящей кандидатурой был Вишневецкий, однако его назначать не хотели. Опасались, что он потом захватит престол. Шляхетская демократия пошумела и пришла к выводу, что нельзя допускать «диктатуры». Вместо одного командующего родила «триумвират» из Заславского, Конецпольского и Остророга. Хотя никто из них не был военным. Заславский отличался ленью, Остророг славился книжной ученостью, а Конецпольский, невзирая на свои огромные полномочия чигиринского старосты, получил этот пост в наследство от отца, был совсем молоденьким. Хмельницкий прозвал их «перина, детина и латина».

Но поляки на призыв сейма откликнулись дружно, армия стекалась огромная – 40 тыс. шляхты, 200 тыс. солдат и вооруженных слуг. Правда, и споры не прекратились. В войске оказалось слишком много высокопоставленных персон – 7 воевод, 5 каштелянов, 16 старост. Каждый считал себя не ниже командующих, приказы не выполнялись. Знать поехала на войну, как на пикник. Кичилась друг перед другом богатыми одеждами и оружием, взяла с собой парадные кареты, возы с лакомствами и винами, роскошные шатры, охотничьих собак, любовниц. Ну а как же, предстояло редкое развлечение, а для дам – острые и пикантные зрелища: как будут сажать на колья пленных, вешать их жен, насиловать и резать девок. Огромный обоз тащился еле-еле. Паны задавали пиры друзьям, а гайдуки и солдаты сразу пропили полученное жалованье и принялись грабить на своей территории. Львовский архиепископ (католический!) жаловался: «Королевские и шляхетские села опустошены до крайности; люди не в силах терпеть и разбегаются кто куда».

Но далеко путешествовать не пришлось. Хмельницкий, получив ультиматум сейма, уже шел навстречу. У него было 40 тыс. казаков, татары Тугай-бея и толпы плохо вооруженных крестьян. Сошлись под Пилявцами, противников разделяла болотистая река Иква. Через нее вела плотина, и Хмельницкий поймал врагов на элементарную хитрость. Приказал казакам отступить с плотины. Поляки клюнули, ринулись через реку. Но 13 сентября, когда часть из них переправилась, на них навалились главные силы гетмана, опрокинули, погнали обратно. Польские начальники слали к ним подкрепления, они сталкивались с бегущими, на узкой плотине возникла давка. По ней открыла убийственный огонь казачья артиллерия, заранее пристрелявшая плотину. Схватка перешла в побоище. А тем временем местные проводники, знавшие тропы через болота, вывели в тыл неприятелю корпус Кривоноса. Он налетел на польский лагерь. Некоторые из казаков переоделись татарами, это усилило панику. Среди шляхты пронесся слух, что подошел крымский хан со всей ордой. Части вражеского воинства перемешались и устремились в бегство. Бросали оружие, доспехи. Казаки гнались за ними и рубили. Захватили 120 000 возов с припасами, 80 орудий, драгоценностей на 10 млн злотых.

Польская армия, превратившись в неуправляемые толпы, удирала 300 км, до Львова. Дисциплину сохранил только корпус Вишневецкого. Он отбился от преследования и отходил организованно. А Хмельницкий снова разослал своих атаманов загонами. Очищая от противников «русскую землю», они прошли по Волыни и Полесью. Отряды Михненко, Небабы и Кривошапки двинулись в Белоруссию, заняли ряд городов. Сам Богдан подступал к Львову и Замостью, но брать их не стал. В грабежах богатых больших городов стихийные казачьи формирования могли увлечься и разложиться. А западнее лежали чисто польские земли. Малороссы там не получили бы поддержки. Наоборот, вторжение и погромы католических костелов подняли бы против них польских крестьян, мобилизовали шляхту.

Хмельницкий все это учел и выбрал другой вариант, политический. Удовлетворился тем, что Львов и Замостье уплатили приличный выкуп, остановился табором и возобновил переговоры с панами. Казалось, что это сулило больший успех, чем сражения. В Варшаве как раз открывался сейм, избирать короля. Разгром под Пилявцами должен был образумить поляков, а от Замостья до Варшавы казакам было не так уж далеко. Угрожая столице, Хмельницкий с полным основанием рассчитывал добиться решений сейма, нужных для Малороссии.

Действительно, восстание и позорнейшие поражения ничуть не пригасили разгула демократии. Выборные страсти разыгрались бурно. Претендентов на корону хватало, на разный вкус. Выставили свои кандидатуры князь Трансильвании Ракоци, Вишневецкий – но делегаты его дружно отвергли, боялись, как бы властный и крутой командир не подмял «свободы». Вмешалась и Москва, ее послы предлагали полякам избрать Алексея Михайловича или его сына младенца Дмитрия. Всерьез на это не нацеливались, просто продемонстрировали, насколько изменилось положение двух держав – ведь совсем недавно польский король объявлял, что царская корона принадлежит ему.