Быль и легенды Запорожской Сечи

Но сечевиков оказывалось совсем не трудно использовать и в войнах польских королей, бросать на русских. Причем стимулы применялись чисто меркантильные – богатая добыча в грабежах, обещания улучшить материальное положение казаков: признать их полноправными мелкими землевладельцами, платить жалованье. Тут уж никакими высокими идеалами не пахло, но такие стимулы действовали неотразимо. Даже невзирая на то, что они постоянно оборачивались пустыми обманами!

Впрочем, и сама основополагающая идея Сечи, борьбы с «басурманами», нередко превращалась в благовидное прикрытие для обычного разбоя с чисто корыстными интересами. Взять хотя бы втягивание казаков в польские и австрийские войны по «освобождению» Молдавии и Валахии – хотя сами молдаване и валахи предпочитали власть турок, а не поляков или немцев, их гнет был куда тяжелее. А на православие султан, в отличие от западных властителей, абсолютно не покушался. Другой пример – морские походы запорожцев в мирное время. Отчаянные, смертельно опасные. Но ради чего они шли на риск и погибали? Ради добычи. Так же, как любые другие пираты. В данном отношении запорожцы и татары вполне стоили друг друга. На попытки пресечь вылазки те и другие оправдывались одинаково – если прекратить набеги, чем они будут жить? Наконец, запорожцы выступали оппозицией любой силе, стремящейся установить в Малороссии твердую власть и порядок. Потому что само их существование на «особых правах» было возможно лишь в условиях разброда, рыхлости и слабости пограничных структур управления.

Самым близким аналогом Сечи можно считать донское казачество. Однако оно во все времена оказывалось гораздо более принципиальным, чем запорожское. Разорять и грабить Малороссию оно не приходило никогда. Во время польско-турецкой войны 1620–1621 гг. патриарх Филарет держал союз с султаном. Наша страна еще не оправилась от Смуты и воевать не могла, но патриарх решил направить на помощь туркам донских казаков. Они ответили однозначно: если Россия вступит в войну – они пойдут, а под началом «нечестивых пашей» служить не будут. У запорожцев менталитет был более «западным». Они не отказывались служить и под началом пашей, и под началом татарских ханов, и под началом шведских, венгерских, австрийских офицеров.

Когда рубежи России сдвинулись на юг, полуанархическое военное приграничье стало превращаться в прочную часть империи, а идея защиты единоверцев от «басурман» изжила себя. Дон, хоть и болезненно, но сумел пережить этот кризис. Сумел приспособиться и реформироваться, перейти в обновленное качество. Расцветал, богател, выставлял могучие и многочисленные полки, вписавшие немало славных страниц в историю войска Донского. Сечь к изменившимся условиям адаптироваться не смогла. Цеплялась за безвозвратно уходящее прошлое, что и определило ее конец. Уцелели лишь ее осколки – более здоровые и жизнеспособные, чем вся община. Они также сумели трансформироваться и дали начало Черноморскому, Азовскому войскам.

А Запорожская Сечь в итоге не была разгромлена, раздавлена. После своего высшего подъема и героических времен она выродилась и умерла. Но и смерть ее породила легенды. В основном среди украинских националистов. Они подхватили на вооружение «брэнд» Сечи. Пытались реанимировать его в годы гражданской войны под началом Центральной Рады и Петлюры, в Закарпатье во время раздела Чехословакии в 1938–1939 гг., в бандеровских, мельниковских, бульбовских формированиях в период Великой Отечественной войны. Этот «брэнд» четкой антироссийской ориентации раскручивается на Украине и сейчас. Но к реальной Сечи и ее истории подобные псевдореконструкции не имеют ни малейшего отношения.

04.12.2016 г.,

Монино