Быль и легенды Запорожской Сечи

Казаки, не попавшие в эту мясорубку, были полностью деморализованы. Избрали гетманом Гуню, вступившего с Потоцким в переговоры. Он уже соглашался на любые условия, которые ему диктовали. Даже принял назначенных поляков на посты казачьих полковников. К королю с просьбой о помиловании казаков послали чигиринского сотника Богдана Хмельницкого. Вроде бы договорились, Владислав обещал амнистию. Но… паны не утвердили решение короля. Они понесли большие убытки, жаждали мести. Пришли к выводу, что конец восстания надо ознаменовать показательной кровавой акцией. Чтобы и варшавская публика видела триумф Польши, и Украина однозначно поняла – она покорена по праву силы. Гуня был соратником Павлюка, помощником Острянина. Значит, виновен…

Он поехал в Варшаву для принесения присяги королю, его сопровождали киевский сотник Кизим и большая свита. Но в столице всю делегацию арестовали. Гуню, Кизима и его сына посадили на кол, других казаков четвертовали или повесили на крючьях под ребро. Такие зрелища в Польше ценились (как и во всей Западной Европе). Полюбоваться собрался варшавский высший свет, знать приехала с женами, детьми, кавалеры занимали дамам места, чтобы лучше было видно. Но на Украине известие о вероломной расправе вызвало еще один рецидив восстания. Его возглавил Полторакожух. Хотя он старался держаться подальше от польских войск, стал собирать казаков на реке Мерло – на самой границе с владениями крымского хана. Потоцкий услышал об этом, отправил свои полки. Когда казаки узнали, что на них идут каратели, то сражаться больше не осмелились, сразу разбежались. Но и полякам пришлось не сладко. Дело было уже зимой, многие погибли в степях от морозов.

Бедствия Украины дополнило размещение на постой коронных войск. Солдаты вели себя, как в чужой завоеванной стране. Грабили, хулиганили. Днепр правительство наконец-то взяло под контроль. Заново отстроили Кодак. Сечь была разрушена. Правда, построили другую, но место для нее выбрали поляки, возле переправы у Никитинского рога (возле нынешнего г. Никополя). Она предназначалась сугубо для сторожевой заставы, там дежурили реестровые и польские солдаты.

Многие казаки и поселяне эмигрировали, уходили на Дон, в Россию. На Дону присоединялись к землякам и их потомкам, переселившимся сюда раньше. Разрастался Черкасский городок, стал самым большим на Дону. А взятие Азова дало казакам великолепную базу для их промыслов. В 1638 г. отмечался самый массированный выход в море. Турки писали о тысяче лодок. Очевидно, преувеличивали, ведь это означало бы севершенно нереальное для той эпохи количество казаков: 50–70 тыс. Но ясно, что поход был очень масштабный. Отряды казаков рассеялись по Черному морю, топили суда. Погромили все порты на южном берегу – Трапезунд, Синоп, Ризе. Однако на обратном пути турецкий флот перекрыл Керченский пролив. Стаи лодок атаковали его, но капудан-паша действовал умело, расстреливал их артиллерией, не позволяя приблизиться вплотную, много казачьих судов разбил и потопил. С тех пор казаки перестали действовать столь многочисленными флотилиями, выходили в набеги небольшими отрядами.

Султан Мурад IV не мог сразу же предпринять решительные меры по возвращению Азова, он со своей армией осаждал Багдад. Но приказал отбить город крымскому хану, пашам Кафы, Темрюка, Тамани. Все внимание турок и татар, все их силы в Причерноморье оказались отвлечены Азовом. А русское правительство смогло беспрепятственно строить Белгородскую засечную черту. Для ее охраны зазывали переселяться служилых казаков из Болхова, Орла, Тулы, Рязани, теперь эти места становились глубоким тылом. Использовали также 4 драгунских полка, созданных перед Смоленской войной, а из жителей приграничья сформировали еще 4 полка драгун.

А к православной Малороссии царь показывал дружбу и уважение. Пусть видит, что русские вовсе не враги для нее. В том же самом 1638 г., когда там усмирялись восстания, разгуливали каратели, Михаил Федорович даровал украинским казакам (но не полякам!) право беспошлинно торговать в Курске и еще нескольких порубежных городах. Россия давала пристанище и многочисленным беженцам. Польские послы Стахорский и Раецкий жаловались царю, что в его владения ушло 20 тыс. человек. Предъявили претензии: «Царь де их на службу принимает, а надобно было бы, чтобы и колы те уже подгнили, на которых они бы посажены были».

Но в данном отношении правительство и государь занимали принципиальную позицию, выдавать беглецов отказались. Обречь православных страдальцев на расправу пожертвовать ими для «поганых» католиков было бы непростительным грехом. А умелые воины и землепашцы были как нельзя кстати для освоения и защиты приграничных земель. Им выделялось жалованье, помощь для обзаведения хозяйством. Размещать их стали уже за пределами новой системы засечных укреплений, еще южнее. Заселялось предполье оборонительной системы. Казаки прикрывали ее, становились еще одной, передовой линией обороны. Готовилась почва для дальнейшего продвижения на юг.