Быль и легенды Запорожской Сечи

А Украину в ходе подавления восстаний настолько круто вырезали и затерроризировали, что она не осмеливалась поднять голову целых 10 лет. Если Россия готова была воевать за своих казаков, то Запорожской Сечи в этот период фактически не существовало. Точнее, Сечь-то была, новая, «Никитинская». Но ее превратили в обычное пограничное укрепление. В ней дежурил польский гарнизон с отрядом реестровых. Неподалеку высились башни крепости Кодак. Наблюдали за степью и за тем, чтобы запорожцы не собирались в здешних краях, не устроили себе другое гнездо. А Запорожский Кош разогнали. Причем без вольных казаков поляки не справлялись с охраной границ. Вскоре после кровавого усмирения восстаний, в 1640 г., татары прокатились по окрестностям Переяслава, Корсуня и Полтавы, совершенно беспрепятственно угнали массу людей и скота. Но с подобными «издержками» паны мирились. Главное – не стало очага сопротивления.

Толпы запорожской сиромы некоторое время кочевали по окрестностям. Понимая, что надежд на лучшее не предвидится, кто-то расходился, пристраивался в городах и селах, нанимался в батраки. Другие перетекали в российские владения, на Слобожанщину, на Донец. А тех, кто оставался в Запорожье, в 1642 г. стал собирать вокруг себя Матвей Гулак. Предложил идти на службу к султану. Его выбрали гетманом, и он увел большой отряд. Турки приняли казаков, им снова требовались воины для возобновившихся разборок с персами. В составе войска Джезар-паши казаки отправились в Закавказье. Участвовали в сражениях и штурме Еревана. Вместе с турками и татарами рубили иранцев, убивали и грабили армян. Многие запорожцы сложили там свои головы неведомо за что. Немало покосили и болезни. Остатки отряда вернулись на родину – по инерции, вроде как «домой».

А магнаты воспринимали тишину и успокоение по-своему – народ покорился, протестовать больше не смеет. Они обнаглели, уверились в своем всемогуществе и вседозволенности. Русский (т. е. малороссийский) язык в официальном обиходе вообще не признавался. В судебных, административных учреждениях, в документах должен был употребляться только польский язык. Наши историки в XIX в. взахлеб превозносили польские «свободы», «магдебургское право» городов, закрывая глаза на то, что в Речи Посполитой «свободы» касались лишь узенькой верхушки общества. Она действительно могла вытворять, что желала нужным. Гнет на крестьян еще больше возрос. В Поднепровье барщина дошла уже до 4 дней в неделю. Малейшие проявления недовольства жестоко карались. Например, черкасский подстароста Смярковский «за непослушание» выкалывал крестьянам глаза. А о каком магдебургском праве можно говорить, если из 323 городов и местечек Киевского и Брацлавского воеводств 261 находились в частном владении! У тех же Конецпольских, Заславских, Вишневецких и иже с ними.

По польским законам паны имели право торговать беспошлинно. А товары для них производили «хлопы». Магнаты могли продавать их гораздо дешевле, чем городские ремесленники и купцы, они не выдерживали конкуренции, разорялись. Винокурение, пивоварение, добыча руды, производство поташа считались монополиями короны. Но король свои монополии раздал панам за долги, за те или иные услуги. Впрочем, мы уже упоминали, что не сами паны занимались своей торговлей, курили вино, варили пиво, налаживали производство на рудниках и в мастерских. Для этого были арендаторы, евреи. Вот для них-то настало «золотое» время. Их общины на Украине разрастались. Там, где пристраивался один, вскоре оказывались его родственники, друзья, родственники друзей.

Под эгидой панов они тоже чувствовали себя всесильными, подбирали к рукам торговлю, промыслы. Современник писал: «Жиды все казацкие дороги заарендовали и на каждой миле понаставили по три кабака, все торговые места заарендовали и на всякий продукт наложили пошлину, все казацкие церкви заарендовали и брали поборы». Да и церкви тоже. Ведь они стояли на панской земле. Значит, считались панской недвижимостью, попадали под контроль арендаторов. Магнаты, издеваясь над православными, поощряли выходки евреев, а они даже здесь делали «гешефт», обложили церковные службы особыми выплатами. Еще и вошли во вкус выпячивать таким способом свое превосходство. Кочевряжились и торговались, открыть ли церковь для службы и за какую сумму? Тешили самолюбие, заставляя христиан унижаться перед собой. Монополизировали даже выпечку просфор, метили их и проверяли, чтобы литургия служилась на их просфорах. Арендаторы пользовались и панским правом жизни и смерти, проявивших возмущение по их доносам отправляли на виселицу.