И только один из казачьих предводителей, Хмельницкий, сохранил верность королю. Загорелся все-таки выполнить его задание. Зазвал к себе в гости Барабаша, устроил застолье. Подбил посоревноваться, кто кого перепьет. Сам при этом хитрил, жульничал, а гетман совсем поплыл. Хмельницкий послал к нему домой слугу – дескать, Барабашу понадобилась королевская грамота, и завладел «привилеем». Стал показывать его казакам, поручал искать и собирать участников прежних походов, чтобы ударить на турок. Но и гетман быстро разобрался, куда делась грамота, узнал об агитации Хмельницкого. Возмутился, требовал прекратить. Богдан отказывался, ссылаясь на волю короля. Они поссорились. Гетман даже посылал своих людей, чтобы убить Хмельницкого.
А возникшей конфликтной ситуацией решил воспользоваться чигиринский подстароста, шляхтич Чаплинский. Он давно положил глаз и на хутор Суботов, и на сожительницу Богдана. Обратился к своему начальнику Александру Конецпольскому и доложил: войсковой писарь – мятежник и их противник. Поэтому просил передать хутор ему, Чаплинскому. Староста проявил колебания. Суботов подарил отцу Хмельницкого его собственный отец. Станислав Конецпольский, прежний покровитель Богдана, умер всего год назад, и отнимать получалось некрасиво. Вроде как нарушить волю покойного отца, бросить тень на его честь! Но Чаплинский предложил другой вариант. Объяснил, что Хмельницкий – казак, права на владение землей не имеет, а после пожалования хутора наверняка не позаботился получить документ на собственность. Поэтому от старосты требуется всего лишь закрыть глаза на действия помощника, и он все обстряпает. В таком раскладе совесть молодого Конецпольского оказалась спокойной, он дал «добро».
Чаплинский устроил обычный для Речи Посполитой наезд. С отрядом слуг налетел на Суботов. Хмельницкий успел вскочить на коня и сбежать. Его 10-летний младший сын Остап осмелился протестовать, остановить грабителей. Чаплинский приказал его высечь. Мальчика избили так сильно, что он вскоре скончался. А полячку подстароста увез, обвенчался с ней по католическому обряду. В общем, разбой был откровенный. Но найти управу оказалось невозможно – и для Речи Посполитой это тоже было в порядке вещей.
Хмельницкий кинулся жаловаться Конецпольскому, а тот отмахнулся, отослал его судиться законным порядком. Судьи развели руками и вынесли решение: Суботов принадлежит староству, поэтому староста и подстароста вольны распоряжаться им как хотят. Богдан вспомнил про воинский этикет, явился к дому Чаплинского и вызвал его на поединок. Однако шляхтич не принял вызов от «мужика», выслал на него троих вооруженных слуг. Хмельницкий уцелел лишь благодаря панцирю, который носил под одеждой. После драки, взбешенный, он принялся выкрикивать угрозы – а вот за это его арестовали. Скорее всего, прикончили бы. Но молодая жена Чаплинского еще не забыла объятий казака, упросила мужа освободить его.
Нет, Хмельницкий не успокоился, поехал в Варшаву. Там как раз собирался сейм. Он был очень бурным и скандальным, на короля и канцлера катили бочки за попытку самовольно начать войну. Ну а между основными делами сейм выделил «радных панов» рассмотреть жалобу Богдана. Чаплинского вызвали в качестве ответчика, причем он не отрицал, что велел высечь сына Хмельницкого «за возмутительные угрозы». Но указывал, что мальчик умер не от побоев, а сам по себе, через три дня. Радные паны согласились, что основания для обвинений нет. А ограбленного хозяина ткнули носом в законы – сам виноват, надо было запастись документами на владение хутором. Что касается жены, то она была невенчанная – о чем тут разговаривать? Увели ее – твои собственные проблемы.
Хмельницкий встретился и с королем. Владиславу после взбучки на сейме было совсем не до переживаний и обид казака. Он лишь посоветовал: если ты воин, «маешь саблю в руке», вот и разбирайся как знаешь, польские «свободы» этого не возбраняют. Но король был по-прежнему в плену своих собственных замыслов, обозлился на панов, а визит Хмельницкого натолкнул его на мысль все-таки организовать казачью провокацию. Барабаш изменил – но Хмельницкий остался верным ему! Владислав снова принялся расписывать Богдану, что необходимо ударить на турок. Сам увлекся, сам себя загипнотизировал перспективами. Выписал еще одну грамоту, даже отвалил солидную сумму денег на строительство лодок.
Вот тут он ошибся. Оскорбленный и поруганный казак уже разуверился в короле. Подыгрывать в авартюрах Владислава он больше не хотел. В его голове рождались совсем другие мысли. По пути из Варшавы он начал демонстрировать людям королевский «привилей», призывая браться за оружие – как бы за короля, но против панов. В Чигирине он неосторожно задержался, решил распродать оставшееся имущество. Но властям донесли о его речах, и Богдана снова схватили. Определили под надзор переяславского полковника Кречовского и доложили коронному гетману Потоцкому – высшему военному начальнику, казаки числились в его подчинении.