Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Няня прекрасно понимала нервную натуру своего воспитанника, его беспокойную психику и обостренную сексуальность. Арина Родионовна отвлекала Пушкина от мрачных дум не только своими сказками и песнями. Она хозяйничала так же в девичьей, где сидели крепостные швеи – девушки от 14 до 27 лет. Шум, возня, смешки и разговоры, доносившиеся из девичьей, привлекали поэта. Ему необходима была разрядка. В зимнем одиночестве нетопленого барского дома эротическое внимание Пушкина потянулось через коридор в комнату няни, к пяльцам, над которыми мелькали руки крепостных рукодельниц, и избрало одну из дворовых девушек. Видимо, она показалась Пушкину достойной его постоянного вожделения.

Лицейский друг Пушкина, Пущин, навестил ссыльного поэта в Михайловском в январе 1825 года и подметил это увлечение поэта. После первых восторгов радостной встречи друзья обнялись и пошли в дом. Пущин вспоминает: «Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая, однако, Пушкину моих заключений. Я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством, порожденным его исключительным положением: оно высоко ставило его в моих глазах, и я боялся оскорбить его каким-нибудь неуместным замечанием. Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, и все было понято без всяких слов. Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились восвояси. Настало время обеда. Алексей (человек Пущина. – А. Л.) хлопнул пробкой, начались тосты за Русь, за лицей, за отсутствующих друзей и за „нее». Незаметно полетела в потолок и другая пробка. Попотчевали искрометным няню, а всех других хозяйской наливкой. Все домашние несколько развеселились, кругом нас стало пошумней, праздновали наше свидание».

Девушка эта, удовлетворяющая чувственность поэта, была Ольга Калашникова (имя это встречается в «Донжуанском списке» Пушкина»), 19-летняя дочь приказчика села Михайловское, Михаила Калашникова. В январе 1825 года он был назначен управляющим села Болдино, нижегородского имения Пушкиных, и отношения поэта с девушкой могли развиваться более спокойно. Страстный темперамент Пушкина, бешенство желаний, невероятные взрывы ревности – все это осталось позади. Никогда чувственная жизнь Пушкина не протекала в столь нормальных условиях, как в этот год – в 1825-й. Роман развивался в отсутствие отца, а покровительницей романа была, как указывает П. Е. Щеголев, конечно, няня поэта. Она жила в таком близком общении со своим воспитанником, что никак не могла не заметить, на кого направлены вожделеющие взоры ее любимца. Ее «простые речи, и советы, и укоризны, полные любви» утешали поэта.

«Сквозь обволакивающий ее образ идеалистический туман, – пишет П. Е. Щеголев, – видятся иные черты. Верноподданная не за страх, а за совесть своим господам, крепостная раба, мирволящая, потакающая барским прихотям, в закон себе поставившая их удовлетворение! Ни в чем не могла она отказать своему неуимчивому питомцу». «Любезный друг, я цалую ваши ручки с позволения вашего сто раз, и желаю вам то, чего и вы желаете», – читаем в ее письме, которое писали под ее диктовку в Тригорском. Семидесятилетняя старушка любила молодежь, любила поболтать, порассказать о старине, не прочь была выпить бокал вина на молодой пирушке. Помните, как писал поэт:

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей!
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей!

Конечно, только при покровительстве няни могла длиться связь Пушкина с молодой девушкой: старушка понимала бурную сексуальную натуру своего питомца, и в маленьком доме его желания не могли укрыться от ее внимательного взгляда.

В конце февраля в начале марта случилась история, которая, по всей видимости, имеет отношение к интимным делам Пушкина. Он писал в это время брату: «У меня произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну (экономку, назначенную матерью) я принужден был выгнать за непристойное поведение и слова, которых я не должен был вынести. А то бы она уморила няню, которая начала от нее худеть. Я велел Розе подать мне счеты… Велел перемерить хлеб и открыл некоторые злоупотребления… Впрочем, она мерзавка и воровка. Покамест я принял бразды правления». Конечно, воровство Розы играло последнюю роль, а главное – слова, которые Пушкин не должен был вынести, и обида няне. Поэт удалил нежелательную свидетельницу своего романа. В доме остались сам барин, няня и девушка.

Конечно, Пушкин вряд ли имел крепостной гарем, как его друг и напарник по амурным делам А. Н. Вульф, который ввел позже в своем имении право первой ночи. Но сексуальные отношения с Ольгой Калашниковой, а может быть и не только с ней – как – то не вяжутся с несколько напыщенной патетикой его «политических» стихов. Описывая «крепостничество» в «Деревне» Пушкин восклицал: