Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея;
Здесь девы юные цветут
Для прихоти развратного злодея…

Таким «развратным злодеем» оказался он сам. И как всегда бывало с поэтом, он искренно выражал в стихах свои эротические переживания. Впервые он вступил в связь с девушкой, пусть и крепостной. До этого Пушкин общался со шлюхами и опытными в любовных делах женщинами. Соблазнение девственницы – это новый шаг в его сексуальной жизни. «В 4-й песне Онегина я изобразил свою жизнь», – признавался Пушкин Вяземскому:

Прогулки, чтенье, сон глубокий,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая…

Тема обольщения невинной девушки, вошедшая в обиход новых сексуальных вкусов Пушкина, описана им с интимными подробностями в «Сцене из Фауста». Фауст у Пушкина – герой скучающий и размышляющий: соблазнив молодую девушку, он, как известно, спокойно смотрел на ее гибель. В один из моментов благородных мечтаний Фауст вспомнил чистое пламя любви и чудесный сон первой встречи, но Мефистофель беспощадно разрушает иллюзию Фауста:

Не я ль тебе своим стараньем
Доставил чудо красоты?
И в час полуночи глубокой
С тобою свел ее?
Когда красавица твоя
Была в восторге, в упоенье,
Ты беспокойною душой
Уж погружался в размышленье
(А доказали мы с тобой,
Что размышленье – скуки семя),
И знаешь ли, философ мой,
Что думал ты в такое время,
Когда не думает никто?
Ты думал: агнец мой послушный!
Как жадно я тебя желал!
Как хитро в деве простодушной
Я грёзы сердца возмущал!
Любви невольной, бескорыстной
Невинно предалась она…
Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной?..
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем…

Роман с Ольгой начался, по свидетельству Пущина, в январе 1825 года или даже в декабре 1824 года, и закончился беременностью девушки. Пушкину пришлось принять меры. В начале мая 1826 года поэт отправил подругу к князю Вяземскому, другу и приятелю, со следующей запиской: «Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чем написать, целое послание во вкусе Жуковского о попе, но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах. При сем с отеческой нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню, хотя бы в Остафьево. Милый мой, мне совестно, ей-богу… но тут уж не до совести!»

Ответ Вяземского на это письмо последовал 10 мая, но не получив оный, поэт снова шлет новое послание, в котором спрашивает у Вяземского: «Видел ли ты мою Эду? Вручила ли она тебе мое письмо? Не правда ли, что она очень мила?» Пушкин решил избавиться от беременной девушки с помощью друзей. Его совсем не взволновала ее дальнейшая судьба. Да и зачем! Он был уже во власти новых увлечений, новых любовных интрижек. Вяземский оказался более рассудительным и порядочным. Он ответил: