Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Когда Анне Петровне было тогда всего семнадцать лет, отец выбрал для нее жениха, не спрашивая ее мнения и не заботясь об ее чувствах. «Тогда стоял у нас Егерский полк, – вспоминает А. П. Керн, – и офицеры его, и даже командир, старик Экельн, были моими поклонниками. Но родители мои не находили никого из них достойным меня. Но явился дивизионный генерал Керн, – начальник дивизии, в которой состоял тот полк, – и родители нашли его достойным меня, стали поощрять его поклонение и старческие ухаживания, столь невыносимые, и сделались со мною ласковы. От любезничаний генеральских меня тошнило, я с трудом заставляла себя говорить с ним и быть учтивою, а родители все пели хвалы ему. Имея его в виду, они отказывали многим, искавшим моей руки, и ждали генеральского предложения с нетерпением. Ожидание их продолжалось недолго. Вскоре после знакомства генерал Керн прислал ко мне одну из живших у нас родственниц с просьбой выслушать его. Зная желание родителей, я отвечала ему, что готова его выслушать, но прошу только не долго и не много разговаривать. Я знала, что судьба моя решена родителями, и не видела возможности изменить их решение… Его поселили в нашем доме и заставили меня почаще быть с ним. Но я не могла преодолеть отвращения к нему и не умела скрыть этого… Батюшка сторожил меня. как евнух, ублажая в пользу противного генерала, и следил за всеми, кто мог открыть мне глаза на предстоявшее супружество… Он употреблял всевозможные старания, чтобы брак мой не расстроился, и старался увенчать его успехом».

Ермолай Федорович Керн был грубым солдафоном. Типичный строевой военный тех времен, дослужившийся до генеральского чина, он был неумен, груб, постоянно курил, был откровенно злопамятен и примитивен. Семейная жизнь Анны Петровны с самого начала была противна ей и носила характер принуждения. В течение двух лет Анна Петровна много разъезжала, побывала в Киеве, в Москве, в Липецке и в начале 1819 года попала в Петербург, куда переехал ее муж. «Я приехала в Петербург, – рассказывает она, – с мужем и отцом, который, между прочим, представил меня в дом его родной сестры Олениной. Тут я встретила двоюродного брата моего Полторацкого, с сестрами которого я была еще дружна в детстве. Он сделался моим спутником и чичероне в кругу незнакомого для меня большого света. Мне очень нравилось бывать в доме Олениных, потому что там не играли в карты; хотя там и не танцевали по причине траура при дворе, но зато играли в разные занимательные игры и преимущественно в шарады». Именно здесь произошла первая встреча с Пушкиным. Видимо, судьба постаралась. Вот как рассказывает сама Анна Петровна об этом событии:

«На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина, и не заметила его: мое внимание было поглощено шарадами, которые тогда разыгрывались, и в которых участвовали Крылов, Плещеев и другие… После этого мы сели ужинать. У Олениных ужинали на маленьких столиках, без церемоний и, разумеется, без чинов… За ужином Пушкин уселся с братом позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как, например: “Est il per-mis d’etre aussi jolie!” (Можно ли быть такой хорошенькой). Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: “Во всяком случае в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела бы она попасть в ад?” Я отвечала серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. “Но как же ты теперь, Пушкин?” – спросил брат. “Je me ravise, – ответил поэт, – я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины”… Скоро ужин кончился, и стали разъезжаться. Когда я уезжала и брат сел со мной в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами…»

Весной 1819 года генерал Керн получил служебное назначение в Дерпт, куда уехал с женой. Истерическая Анна влюбилась в какого-то егерского офицера, которого в откровенных письмах к своей тетке Ф. П. Полторацкой она называла сначала L’Eglantine (шиповник), то Immortelle (Бессмертник). Пошлые романтические чувства как бы заменяли в представлении молодой женщины ее формирующуюся сексуальность. Вскоре она забеременела от мужа, что привело ее в отчаяние.

«Что может быть горестнее моего положения? – жалуется она своей тетушке в одном из писем. – Не иметь около себя ни души, с кем бы могла излить свое сердце, поговорить и вместе поплакать. Несчастное творение я! Сам Всемогущий, кажется, не внемлет моим молитвам и слезам… Он, (т. е. Е. Ф. Керн, ее муж) обещал отпустить меня к вам, по усиленным просьбам моим, вскоре по приезде в Старый Быхов, – теперь опять отговаривается и хочет, чтобы я пробыла там до отъезда его в Петербург, что не прежде будет, как в конце октября». Анна Керн испытывает почти полное отвращение к своему мужу. Желание вырваться на свободу все сильнее укрепляется в ней. «Впрочем, – заканчивает она письмо, – это последнее время совсем заставило меня потерять терпение, и я бы в ад поехала, лишь бы знала, что там его не встречу. Вот состояние моего сердца».