Быль о полях бранных

«Для нападения на него надо переправиться через Итиль. Да и крепость обнесена высокой каменной стеной, а сил у меня до смешного мало — около восьми тысяч всадников. Не-ет... Надо на урусов напасть, — решил чингисид. — Но в Нижнем Новгороде меня ждут, — значит, надо ударить на Рязань. Там тоже много всякого богатства. Самое главное — большой полон захвачу. Рабы сегодня очень дорого стоят: много золота выручу...»

Солнце пригревало все жарче. Трава появилась. После зимней бескормицы кони крепли на глазах. Дичи в лесах появилось — видимо-невидимо. Татары повеселели. Мордовские князьки Пиняс и Куторкан снабжали Араб-Шаха и его мурз обильной едой.

И только спала вода в реках, ордынцы, перейдя Цну, внезапно вторглись в Рязанское княжество. Полководец Востока пробовал свой меч на неведомых ему воинах Восточной Европы.

В двух стычках Араб-Шах-Муззафар разбил отряды рязанских воевод и осадил город Пронск. На предложение сдаться защитники крепости сделали из тыквы весьма похожую копию головы наивного пришельца, снабдили ее мерзким шутовским колпаком, насадили на копье и, хохоча, стали размахивать ею, стоя на высокой деревянной стене. Рассвирепевший хан трижды посылал своих батыров на штурм. Но руссы, ловко работая луками, мечами и рогатинами, каждый раз сбрасывали их в ров.

А на утро следующего дня к Пронску подошел с силой бранной сам великий князь Рязанский Олег Иванович. Вот тут-то Араб-Шах и померялся с ним силами. С утра до вечера рубились враги. Ни тот, ни другой не смог перемочь. На второй день сражаться не стали: князь предложил откуп в тысячу новгородских рублей[81]. Хан татарский взял дань и отступил за реку Цну. Из восьми тысяч его батыров назад вернулись чуть более шести, и почти половина из них была ранена.

На Востоке, если он терял столько воинов и не уходил с поля брани, победа его считалась непререкаемой. На Рязанской земле этого не произошло. Араб-Шах понял, что уподобился змее, попавшей на муравейник: страшна, сильна, но обречена на гибель, если стремительно не уползет прочь. Правда, татары успели захватить в плен около полутора тысяч мужчин, детей и женщин (стариков они перебили). Олег Иванович предложил за них еще триста рублей откупа. Араб-Шах подумал и согласился: на базарах Дешт-и Кыпчака ему бы дали за такой ясыр в пять раз больше, но высовывать нос из Мордовской земли было покамест рискованно...

Пока хан зализывал раны, разведка донесла ему: Мамай-беклербек опять сцепился с Идиге. Полководец стал спокойно готовиться к набегу на Нижегородско-Суздальское княжество. Со всей Великой степи сбегались к нему шайки бездомных кайсаков, отдельные роды нищих кипчаков и даже одиночные всадники. Известно, звон золота и серебра манит к себе неудачников и бродяг! А благородный металл у Араб-Шаха был: Аляутдин-мухтасиб из Сарая ал-Джедида сумел вывезти кое-что, да и дань рязанская по тем временам немало стоила.

Жестокими мерами Муззафар стал сколачивать из прибывающей вольницы грозную войсковую единицу — тумен...

Наступило лето. Мордовские охотники и пахари, втайне от своих князьков, принесли весть передовым русским дозорам:

— Идет на вас непобедимый и грозный хан татарский Араб-Шах!

— Спасибо, братки, за весть важную, — благодарили их русичи. — Устережем Арапшу, встретим у пределов земли Нижегородской.

Глава пятнадцатая Араб-Шах-Муззафар

Мухтасиб Аляутдин чувствовал себя в боевом стане Араб-Шаха не совсем уютно. Полководец не жаловал разного рода чиновников, прока от которых в войске не видел никакого. Терпел как необходимое зло, не более того. А чиновников к нему набежало немало: Мамай-беклербек жестоко расправлялся с изменниками. Муззафар хоть и оставил за перебежчиками их прежние должности, но здесь, при войске, они ничего не значили.

Мурзы привыкли к праздности, изысканной пище, к дворцам и роскоши. Тут же, на земле нищих эрзя, ничего этого не было. Еда — прогорклый ячменный хлеб, сваренная без специй и соли дичина, полусырое конское мясо, вода из ручья, иногда — кумыс, и тот прокисший. Все сановники маялись животами.

И самое главное — никакого почтения. Неприхотливые и закаленные лишениями воины смеялись над ними, а хан не пресекал неслыханную дерзость простых кочевников. Мурзы терпели, ибо деваться им было некуда.

Но хотя сильные мира ордынского и утратили неприхотливость своих суровых предков, некогда прошедших под бунчуком Чингисхана три четверти обитаемого мира, в одном им отказать было нельзя — в хитром и изворотливом уме. Часто собирались они вместе, сетовали на горькое свое житье, говорили:

— Рядом, всего в трех конных переходах, город Гюлистан ал-Джедид стоит. Надо побудить Побеждающего захватить его и сделать столицей нового улуса. Убеди его, — втолковывали мурзы Аляутдину, единственному, которого более или менее благосклонно выслушивал суровый военачальник.