Быль о полях бранных

Не было здесь ни одного мурзы, и некому было заступиться за обреченных. Казнь мог бы остановить Сагадей-нойон, но он с тысячей батыров сторожил броды перед войском Кудеяр-бея. А когда о расправе узнал Аляутдин и примчался к хану, спасать уже было некого: мурзы Мамаевы висели на деревьях.

— А-а, мухтасиб, — несколько смущенно встретил его Араб-Шах. — Мне нужно сказать тебе кое-что.

— Я у стремени твоего, о Поражающий, — только и смог вымолвить Аляутдин, ибо о помиловании послов говорить было поздно.

— Вот что, мухтасиб, — глянул ему в глаза непреклонный отпрыск Джучиева рода. — Езжай к Кудеяр-бею.

Аляутдин в ужасе попятился.

— Не бойся. Он ведь твой друг. Ничего он с тобой не сделает. Скажешь ему: я согласен. Пусть присоединяется ко мне в походе на Уру-сию. Вот читай. — Араб-Шах протянул караче крохотный рулончик кожи.

Аляутдин взял его, развернул, быстро пробежал глазами по тексту и недоуменно уставился на хана.

— У козлобородого старика из-за пазухи выпал, — пояснил тот. — Это когда его уже на березу вздернули. Оказывается, он тайный посланник Кудеяр-бея был и враг шакала Мамая. Жалко, не знал...

Мухтасиб с ужасом смотрел на своего нового повелителя...

— Да-да, — печально покачал головой Араб-Шах. — Ты прикажи похоронить козлобородого, как же его звали?.. А, Марат-мурза! Ты прикажи похоронить его с почестями. А родственникам отвезешь пять тысяч динаров, пусть простят меня.

Глава шестнадцатая Река Веселая

Проведав, что при их приближении татары поспешно отступили, нижегородцы, суздальцы, москвичи и ярославцы возгордились. Спало напряжение перед, казалось бы, неминуемой сечей, и теперь все увереннее раздавались такие разухабистые возгласы:

— Да мы того Арапшу в пыль сотрем!

— Самого Хасанку-эмира не испужались, а энтого...

— Где он, тот Арапша? Догони теперича!

— Не надобно бы так шутковать, — опасались другие. — Татаровья сильны и коварны. Не накликать бы беды...

Таким отвечали:

— Под Булгар-градом их поболе было, да и мы ступали по чуждой земле. А тут почитай што Русь. Пущай только сунутся!

Княжич Иван Дмитриевич Нижегородский думал так же. Вместе с этими ратниками он сражался против татар под стенами Булгара ал-Махрусы. Тогда враг, разбитый наголову в трех сражениях, вынужден был откупиться двадцатью пятью пудами серебра!

Молодой воевода заранее утвердил себя в мыслях победителем Араб-Шаха, о котором доселе никогда не слыхал и уж совсем ничего не знал о нем как о полководце...

Не было сегодня во главе русской рати осторожного и удачливого в битвах организатора победы под Булгаром ал-Махрусой — великого князя Московского и Владимирского Дмитрия Ивановича. Не было здесь и отца княжича Ивана — великого князя Нижегородско-Суздальского Дмитрия Константиновича. Отец не был выдающимся военачальником, но дело ратное знал и ни за что не позволил бы расслабиться войску в походе.

Не было здесь и дяди княжича Ивана — искусного и смелого полководца, князя Городецкого Бориса Константиновича.

Правителей русских земель в Москву позвала весть о кончине их общего врага — великого князя Литовского Ольгерда Гедеминовича. В Литве назревала свара, и, чем она могла откликнуться на Руси, можно было только предполагать.

Борис Городецкий обиделся, что не его оставили старшим в войске, и, гневный, отъехал в свою отчину[82].

Советником княжичу Ивану правители Московский и Нижегородский поставили Суздальского князя Симеона Михайловича. Воевода он был опытный, но стар уже. И еще по одной причине все войско в единоначалие старику не отдали: князем он был подколенным[83] и Дмитрий Константинович опасался, как бы и он, подобно брату Борису Городецкому, не вознамерился посягнуть на великокняжеский стол. А посему Симеон ко всему происходящему был равнодушен.. .

Иван же, хоть и молод был, успел приобрести славу лихого воеводы, смелого и... бесшабашного. Он отличился в нескольких битвах, а особенно в последней — при Булгаре ал-Махрусе. Княжич командовал там пешим полком тяжеловооруженных ратников. Ордынцы, чтобы еще и напугать руссов, пустили на них кавалерию на верблюдах. Иван встретил необычных наездников и сумел первым же ударом опрокинуть их. Около крепости, на краю рва, образовалась свалка. Татары с большим трудом отстояли ворота столицы улуса Булгар. Несколько сот диковинных всадников попало в плен.

Великий князь Московский и Владимирский перед строем всех русских полков под могучее «ура!» обнял героя битвы и одарил его собственным мечом.

И теперь, волею случая став во главе восьмитысячной тяжеловооруженной рати, княжич Иван очень возгордился.

Руссы сделали привал в излучине реки у пределов Мордовской земли. А в воскресенье, 2 августа 1377 года, впервые за шесть дней похода ратники сняли с себя тяжелые брони, ибо о татарах ничего не было слышно: знали только, что Араб-Шах очень далеко.

— Татарву на сей раз на Русь мы не пустим! — уверенно вещал новоявленный полководец своим сподвижникам, хлебнув добрую порцию крепкой медовухи.

— Конешно, княже, а как же иначе, — беспечно отвечали те...