Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия

Во-первых, пишет Домарадский, он всегда был патриотом, и, хотя конкретные дела его Родины часто вызывали у него отвращение, это каким-то образом не ослабляло его патриотизма. Во-вторых, пишет он: «…Как бы то ни было, я никогда не принимал всерьез никаких доводов в пользу превосходства гуманности одного вида оружия над другим… Любое оружие бесчеловечно, а биологическое оружие не более таково, чем пушки, танки или бомбы».

В-третьих, осознание всего объема программы биологического оружия пришло к нему постепенно. Первоначально он не знал, что на самом деле случится с продукцией «Биопрепарата» после того, как она будет передана заказчику – 15-му Главному управлению Минобороны. Когда Домарадский, наконец понял, что военные готовятся к последующим этапам цепочки – массовому производству, полевым испытаниям и оснащению вооруженных сил, – точка невозврата была давно пройдена. Но, даже узнав всю правду, он мысленно заблокировал ее и продолжал работать над развитием убойных штаммов, будто это было самоцелью.

Наконец, утверждал Домарадский, работа с оружием была неизбежным компромиссом, на который он должен был пойти, чтобы иметь возможность заниматься любимым делом. «Существовавший строй вынуждал талантливых и честолюбивых людей искать выход своим силам. Для этого нередко приходилось идти на сделку с совестью», – пояснил он.

Внутренняя потребность Домарадского «заниматься наукой» была настолько насущной, что он не мог дождаться начала работы исследовательской базы «Биопрепарата». Поэтому осенью 1974 года он устроил временную лабораторию в закрытом помещении одного из московских НИИ и начал экспериментировать на любимом предмете: генетических манипуляциях с чумной бактерией.

* * *

Книга Домарадского, однако, не стала сенсацией, какой могла бы быть, выйди она несколькими годами раньше. К 1995 году бóльшая часть секретов «Биопрепарата» уже была раскрыта двумя перебежчиками – Владимиром Пасечником и Кеном Алибеком. Пасечник был директором ленинградского НИИ сверхчистых препаратов; в 1989 году он ушел к англичанам. Вслед за ним, в 1991-м, к американцам ушел Алибек – замдиректора всей системы «Биопрепарат». Их рассказы о советской программе БО повергли в шок западных разведчиков и политиков. Под давлением этих доказательств Ельцин был вынужден признать нарушение Советским Союзом биологической конвенции и согласиться ликвидировать российский арсенал под контролем американцев.

Так вышло, что признания Домарадского я прочитал только в 2010 году, когда начал писать эту книгу. До этого момента я думал, что все уже знаю из публикаций Пасечника и Алибека. Но меня ждал сюрприз: в своей книге Домарадский много раз упоминал моего отца.

За много лет до того, как возник «Биопрепарат», Домарадский, молодой микробиолог из Саратова, несколько месяцев стажировался в московской лаборатории отца. Там между ними произошла ссора из-за авторства одной совместной разработки, и они не разговаривали много лет. Домарадский пишет, что сожалел об этой размолвке и даже считал себя «отчасти виноватым». Когда много лет спустя он стал руководителем МНТС, он пригласил отца принять участие в программе под кодовым названием «Плазмида». Это была одна из задуманных Овчинниковым площадок «свободного обсуждения» проблем фундаментальной науки, где знания и идеи могли перетекать из «открытой» академической системы в закрытую. Раз в несколько месяцев в рамках «Плазмиды» Домарадский собирал всесоюзные совещания, на которых корифеи молекулярной генетики вроде моего отца или Хесина читали лекции и проводили семинары по теме плазмид – автономных молекул ДНК, способных перетекать из одной клетки в другую и перетаскивать за собой разнообразные гены. Именно при помощи плазмид молекулярные генетики могли конструировать необычные сочетания генов. Слушателями всей этой премудрости были десятки молодых ученых, появлявшихся неизвестно откуда и исчезавших неизвестно куда – сотрудники системы «Биопрепарат».

Книга Домарадского помогла мне выстроить хронологию того, что и когда мой отец мог знать о программе БО. В 1973 году, когда он поделился со мной подозрениями в отношении Овчинникова, это были не более чем догадки, потому что «Биопрепарат» был тогда всего лишь в проекте. В 1975 году, когда я уезжал из СССР, строительство института в Оболенске только завершалось, а набор персонала только начался. К 1980 году работа над БО шла уже полным ходом. Отец, конечно, сам в этих разработках не участвовал, но он хорошо знал Домарадского, а на конференциях «Плазмиды» читал лекции секретным ученым. Он не мог не догадываться, хотя бы в общих чертах, чем все эти люди занимаются. Он был буквально в одном шаге от главной военной тайны страны.

Глава 8. Принцип Фишера

В то время как Домарадский с Овчинниковым трудились над строительством «Биопрепарата», новая биология заботила научное сообщество на Западе с совершенно другой точки зрения.