Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия

И тут я натолкнулся на глухую стену. Мои западные коллеги категорически отказывались сменить вопросительный тон на утвердительный, перейти от озабоченных писем к «оргвыводам» и прямо обвинить СССР в нарушении биологической конвенции. Я хотел, чтобы прозвучали четкие публичные обвинения: мол, ситуация со штаммами Гольдфарба означает, что все, что советская сторона говорит по поводу Свердловска, – вранье, а в портфеле Ника Данилова были боевые штаммы антракса. Пусть СССР доказывает, что это не так.

Но у меня ничего не получалось.

– Пойми, в научном сообществе имеется консенсус: конвенция по БО – священная корова, которую нельзя трогать, – объяснял мне один доброжелательный коллега. – Администрация Рейгана только и ищет повода, как бы самой выйти из конвенции, поэтому любые сомнения в ее соблюдении льют воду на мельницу тех, кто хотел бы, чтобы этой конвенции вообще не было. Вот скажи: Мэтт Мезельсон подписал письмо в защиту твоего отца?

– Подписал.

– Правильно. Потому что если твоего отца не отпускают, то это ослабляет его позиции в спорах с ЦРУ, например, что «желтый дождь» в Лаосе и Камбодже – это вовсе никакой не нервный токсин советского производства, а испражнения тучи насекомых. Вся деятельность Мезельсона построена на том, что и «желтый дождь», и катастрофа в Свердловске – это плод воспаленного воображения ЦРУ. Мэтт будет заступаться за твоего отца, но никогда не подпишется под утверждением, что Советы нарушают конвенцию, – ни он, ни большинство американских биологов[47].

* * *

Помощь пришла с неожиданной стороны. В конце апреля мне позвонил редактор «Уолл-стрит джорнэл» Билл Кусевич: «Я пишу серию статей о советской программе БО, и мне сказали, что у вас есть что сказать на эту тему».

«Интересно, кто его на меня навел? – подумал я. – «Уолл- стрит джорнал» считался рупором непримиримых ястребов в Республиканской партии, а у меня с этим кругом никогда не было никаких контактов. Еще с московских времен мне всегда гораздо ближе была либеральная „Нью-Йорк Таймс“».

Через час я сидел в офисе Кусевича, в здании «Доу Джонс», недалеко от Уолл-стрит. Наконец-то я нашел благодарного слушателя. Билл не скрывал своего взгляда на вещи: СССР вовсю нарушает конвенцию, а американские биологи – мягкотелые либералы, попавшиеся на удочку советской пропаганды. Не стоит и говорить, что Рональд Рейган был для него последней надеждой цивилизации. Имя Овчинникова Биллу было хорошо известно. Юрий Анатольевич был в его глазах исчадием ада, а мой отец, как и Сахаров, – героями в борьбе добра со злом. После политически корректных бесед с академической публикой разговор с Биллом Кусевичем был для меня как бальзам на душу.

Серия из восьми статей Кусевича была опубликована в «Уолл стрит джорнал» в первой половине мая 1984 года. Каждая из них была на полполосы. Помимо интервью с эмигрантами, экспертами по БО, госчиновниками и источниками в разведке, Билл дал волю воображению и постарался создать объемные образы действующих лиц и ощущение интриги, тайны и зловещей опасности, исходящей из глубин «империи зла». Первая статья, «Ведущий ученый на тропе власти», была целиком посвящена Овчинникову. Юрий Анатольевич был представлен в виде почти что сверхчеловека, ученого-монстра из фильма про Джеймса Бонда, антигероя, не останавливающегося ни перед чем карьериста, сочетания таланта, безудержных амбиций, дьявольского обаяния и полного отсутствия морали. Безо всяких обиняков Билл назвал его руководителем тайного советского проекта по созданию смертоносных токсинов и вирусов, «генноинженерной бомбы», которая поставит Запад на колени. Это «один из наиболее опасных людей на Земле», – цитировал Билл источник в посольстве США в Москве. – Когда-нибудь имя Юрия Овчинникова станет не менее известно, чем имена Вернера фон Брауна[48] и Роберта Оппенгеймера[49] – людей, превративших научные открытия в оружие массового уничтожения», – заканчивалась статья.

Вторая статья из этой серии с портретом главного героя посреди страницы называлась «Дверь, захлопнувшаяся перед микробиологом». Наконец-то отцовская эпопея была подана в нужном мне ракурсе. Само ее появление после рассказа о зловещем Овчинникове и рассказа о катастрофе в Свердловске и «желтом дожде» в Лаосе идеально расставляло акценты: «Выдача Гольдфарбу разрешения на выезд и его столь драматичная отмена, не говоря уже об угрозе КГБ предъявить ему обвинения в государственной измене, – серьезное предостережение об опасном военном потенциале советской генной инженерии», – писал Билл.