Был однажды такой театр

— Расскажите о том, что привело вас в театр.

— Ничего особенного. У папы тут кое-какие связи. На завод меня не брали.

— Кто он, ваш отец?

— Носильщик.

— А теперь вы рады, что попали в театр?

— Нет.

— Почему?

— Из-за мужчин.

— Пристают?

— Да.

— Вас кто-нибудь обидел?

Глаза девушки наполнились слезами. Дюла сжал ее руку.

— Гара?

— Он сказал, что выкинет меня из театра, если я не…

— Старый негодяй.

— Это было так противно. Я думала утопиться, да родителей жалко стало.

Такси подъехало к ресторану. Стоял тихий октябрьский вечер. Теплый ветерок, долетевший откуда-то из ушедшего лета, казалось, удивлялся сухим осенним листьям. В воздухе стоял нежный запах опавшей листвы. Время как будто остановилось, не желая идти навстречу холодным дождям и ветрам. Мягкие, пушистые облака были похожи на одеяло, укутавшее мир. Дюла взял девушку за руку.

— Пойдемте ужинать.

Они вошли в ресторан и сели друг против друга за угловой столик. Дюла понятия не имел, как и чем следует развлекать девушку во время совместного ужина. Деньги завелись у него всего два месяца назад, когда усилиями Акли он попал в Пештский театр. С деньгами, кстати, в последнее время творились чудеса: они своенравно рядились во все новые и новые нули. Бутылка содовой, к примеру, стоила в этот вечер тысячу крон.

Дюла был очень голоден. Сперва он старался вести себя так, как, по его мнению, подобало большому артисту, а потому не столько ел, сколько ковырял бургундское жаркое, степенно поддевая вилкой крошечные кусочки. Ица старательно подражала его «великосветской» манере. Спектакль, впрочем, длился недолго. Дюлин желудок несколько лет безнадежно бунтовал против скудного столовского рациона — изумительный запах бургундского в винном соусе в конце концов взял свое, Дюла плюнул на правила хорошего тона, перестал «вкушать» и набросился на еду.

Увидев, что господин Торш вдруг утратил весь свой аристократизм, Ица тоже взялась за дело всерьез. Смущения как не бывало, оба весело и вдохновенно заказывали все подряд, словно двое уличных ребятишек, которым удалось проникнуть сквозь яркую витрину. От натянутости не осталось и следа. Они сидели друг против друга и наедались до отвала — молодые, веселые, здоровые. Должно быть, с такой же великолепной жадностью наедался по ночам за гладильной доской Дюлин отец. Как он завидовал тогда могуществу своего отца, имевшего возможность «питаться» не только в отведенное для еды время, но и тогда, когда весь город спал! Дюла размышлял об этом, поглощая одно за другим ресторанные блюда. Беззаботно заказывая все подряд и не думая при этом об экономии, он испытывал что-то похожее на торжество. Невзирая на всю его ненависть к «тому человеку», он получал особое удовольствие оттого, что в эти минуты уподоблялся ему.

Ужин обошелся в двести тысяч крон. Дюла молча выложил официанту несколько тысяч на чай. Общение с отпрысками господских семей, привыкшими к бирже и к золоту, а также с пожилыми сановниками, имеющими богатый опыт деловых операций, научило его не воспринимать деньги всерьез.

Оркестр наигрывал модную песенку «У моей малютки черная кожа», оркестранты скалили зубы, саксофонист в упоении вращал своим серебряным инструментом, за барабаном возвышался огромный негр, женщины на танцевальной площадке самозабвенно трясли коленками. Однорукий молодой человек попытался пройти по залу, прося подаяние, но косолапый метрдотель решительно вытолкал его. Какой-то хмельной воротила развлекал своих дам, сжигая над тарелкой десятитысячные купюры.

Отужинав, они вышли на улицу. У ресторана стояло много машин, в том числе и такси. Стало гораздо холоднее. Рассвет обещал быть морозным.

С горы спускались пешком, глядя вниз, на испещренную огоньками долину, обоим казалось, будто город весело подмигивал им. Дюла думал о том, что где-то внизу, среди этих огней, уже верстаются газеты, которые утром разнесут по городу весть о новой театральной сенсации. Вот сейчас, в этот самый момент, его имя печатается в десятках тысяч экземпляров. Он взглянул на девушку, шедшую рядом с ним по слабо освещенной дороге, и спросил:

— Странная все-таки штука — театр, не правда ли?

— Да.

— В такси вы сказали, что не любите его.

— Просто я… — она теснее прижалась к Дюле, словно ища у него защиты, — просто я не хотела, чтоб вы спрашивали дальше.

— Так, значит, вам там хорошо?

— Интересно.

— Кто вам нравится в театре?

— Не знаю.

— Вы теперь всех боитесь?

— Нет.

— Так все-таки — что хорошего в театре?

— То, что каждый день готовишься к спектаклю.

— Как актеры?

— По-другому. Но все равно готовишься.

— А вам хотелось бы стать актрисой?

Девушка не ответила.

— Почему вы молчите?

— Потому что… тот тоже меня об этом спрашивал. Окликнул, когда я стояла у прожектора…

— А вы не знали, что ответить.

— Я боялась, и потом…

— Что потом?

— Я хотела остаться в театре.

— Да, да, понятно.

— Если б это на заводе было… какой-нибудь там инженер или директор… я бы сразу ушла, даже если б отец меня за это побил. Меня ведь можно понять, правда, господин артист?

— А вы все еще зовете меня господином артистом?

— Я стесняюсь…