Был однажды такой театр

— Я думаю, господин артист глубоко ошибается, полагая, что без него премьера не состоится… Одного моего слова довольно, чтобы положить конец этому зазнайству… Как вытащил его, так и обратно запихну… в… — он надменно улыбнулся, словно готовясь отпустить необыкновенно удачную остроту, и указал на мусорную корзину, — туда, куда он хотел поместить мою пьесу.

— Сделайте одолжение, — ответил Торш, спокойно приподнимая корзину, — запихните. Если, конечно, вам удастся, господа. Что же до меня, то я предпочту проводить время среди бумажных обрывков, а не в пьесах моего благодетеля…

Не дав директору опомниться и снова загородить проход, он резко распахнул дверь, вышел в комнату секретаря и вскоре с легким сердцем покинул театр.

На скамейке у входа сидели декораторы, наслаждаясь послеобеденным бездельем — тем самым, что, в сущности, и привело Дюлу в театр. В самом бодром расположении духа покинул он Татарскую улицу и зашагал по бульвару. Он был счастлив, что избавился от своей постыдной зависимости и больше не состоит в услужении у бездарного сочинителя. Дюле и в голову не приходило, что его поведение можно назвать неблагодарностью, он был полностью поглощен своей радостью. Радостью освобождения. Больше ему не придется играть в пьесах Акли!

Любопытно, что именно в эту минуту, после того, как он с волшебной легкостью отверг то будущее, которое сулили пьесы Акли, ему безумно захотелось прийти к отцу, которого он не видел целых шестнадцать лет, и сказать: «Видите, я тоже умею, не хуже вашего. Взял и швырнул всю свою жизнь в рожу одному болвану».

Последствия его не интересовали. Он попросту не задумывался ни о расторжении контракта, ни о скандале, грозившем ему в этом случае. В случившемся он видел только повод для того, чтобы начать все сначала, на этот раз так, как учил его Балаж Тордаи. С каким удовольствием сыграл бы он теперь крошечную роль Раба из «Трагедии человека»! Дюла знал, что, доведись ему сегодня выступить в этой роли, он впервые в жизни сыграл бы по-настоящему.

Упоительное самозабвение длилось недолго — Дюлино внимание привлекли витрины, трамваи, автомобили, прохожие, торопившиеся по своим делам, словно за ними гнались.

У одной из витрин Дюла остановился. В глазах его загорелось злорадство. В самом центре отделанной шелком витрины возвышалась огромная ваза… Украшавшие вазу рисунки и иероглифы показались Дюле уродливыми, зато его чрезвычайно порадовала табличка с надписью: «Китайская ваза. Эпоха династии Ванг. Подлинник». Его снова охватило приятное возбуждение, как утром, когда он шел вместе с Акли в директорский кабинет.

В антикварной лавке Дюлу встретил приятный звон колокольчиков, удивленный взгляд молодой и на редкость красивой девушки, а также почтительный поклон пожилого господина. Поклонившись, господин подошел к новоприбывшему покупателю и спросил мягким профессорским тоном:

— Чем могу служить, господин артист?

Молодая девушка улыбнулась, давая понять, что тоже узнает Дюлу Торша и ценит его искусство.

— Я хотел бы купить ту вазу, что выставлена у вас в витрине.

— Пожалуйста, как вам будет угодно, — антиквар кивнул и нажал какую-то кнопку. В ту же секунду из задней двери появился высокий мужчина с тонзурой, удивительно похожий на инквизитора.

— К вашим услугам, сударь, — заговорил призрак, обращаясь к антиквару.

— Прошу вас, господин Фобель, снимите с витрины китайскую вазу и покажите господину артисту.

Господин Фобель немедленно исполнил приказание, неподражаемо легким жестом обхватив толстобокую вазу и переместив ее на стеклянную полку, под которой тут же зажегся свет.

— Этой вазе примерно две с половиной тысячи лет, по всей вероятности, она принадлежала какому-нибудь императору. Во всяком случае, эти узоры свидетельствуют о том, что…

Торш перебил его.

— Простите, эта болтовня меня не интересует. Запакуйте этот кувшин и отправьте в гостиницу «Рица»…

Господин Фобель побелел, услышав, что китайскую вазу династии Ванг называют кувшином. Однако единственного взгляда хозяина оказалось довольно, чтобы ярость сменилась почтительным пониманием.

— Как прикажете, господин артист.

— Вложите туда эту визитную карточку и отправьте посылку на имя писателя Ласло Акли.

— Как прикажете.

— И пусть тот, кто доставит ему вазу, скажет, чтоб не швырял ее с ходу об пол — ценная все-таки вещь…

— Да. — Господин Фобель потер лысину.

Радость Торша не знала границ. Как здорово, что он натолкнулся на эту китайскую посудину! Вот теперь он отплатит Акли как следует. Дюла был чрезвычайно доволен собой. Какое-то время он следил за тем, как ваза исчезает в многочисленных слоях розовой оберточной бумаги, и получал от этого зрелища истинное наслаждение. Потом он повернулся к антиквару.

— Сколько стоит эта… это…

Похожий на профессора антиквар почтительно улыбнулся:

— Этот китайский кувшин?

— Ну да.

— Триста двадцать пенгё, господин артист.