Был смирный день

— Моя.

Аполлинарья, не дожидаясь объяснений, подошла к ребенку.

— Как зовут, доченька?

Девочка молчала.

Аполлинарья поставила блюдо с оладьями на табуретку перед девочкой.

— Не догадалась я, шибала бестолковая, варенья принести. — И поспешила из избы.

«Чья же девочка? — озабоченно кумекала Аполлинарья. — Ведь у нее ничего не добьешься, надо бежать на колодец, спросить там».

Аполлинарья метнулась к себе, схватила первые попавшиеся ведра и побежала.

Но до колодца дойти не успела, перехватила бабка Дуня. Она семенила со всех ног, заглядывая в кусты репейника и одичалой малины на одомчине.

— Ой, дорогие мои, золотые мои, как мне быть, что мне делать, в голову толк не заберу, куда только провалился, несчастный. Уж всех обежала, всех обспросила, никто видом не видывал, слыхом не слыхивал.

— Да кого ты, котенка, что ли, кличешь? — остановилась Аполлинарья.

— Да какое котенка, что мне-ка котенок-то. Сынок вчерась привез внучку гостить. А я, чума гороховая, пока корову подоила во хлеву, пока пришла в избу, ребенка-то и нет. Матка теперь башку-то сымет с меня, — трогая голову, поведала бабка Дуня.

— Да ты постой волосья-то рвать, полохоло ты эдакое, поди-ко посмотри к Фетине ее дочку.

— Да что ты? — подивилась бабка Дуня.

— Пойдем, пойдем, — Аполлинарья повернулась, и они полетели.

Перед Фетининым домом бабка замедлила, заглянула в окно.

— Вроде как она. А непохожа. А платье вроде наше.

— Да зайдем в избу-то, боишься, что ли? Только виду не подавай, зачем пришли. Да, подожди-кось, варенья я обещала. Я сейчас, а ты поди туда.

Бабка Дуня осторожно прошла в сени, где-где, а у Фетины в гостях ей бывать не приходилось. Дверь в переднюю избу была притворена, она постучалась.

Открыла Фетина.

— С добрым утром, Фетинушка! Вот пошла я на тот конец деревни, по делам мне понадобилось, глянула на твой дом, дай, думаю, зайду, ведь не бывала я у тебя, все дела да дела, замаяли.

— Спасибочки, — поклонилась Фетина в пояс, — так что же мне теперь, самовар надо ставить? — вежливо приняла вызов хозяйка. И пошла за занавеску на кухню. — Ну вот и воды, как нарошно, нету. Подождешь, я сбегаю?

— Подожду, поди. А кто это у тебя? — Приглядываясь, бабка Дуня подошла к ребенку поближе.

— Дочка. Хороша?

— Хороша, хороша.

Фетина вышла, столкнувшись в дверях с Аполлинарьей.

— Куда это ты полезгала так скоро?

— Водички принести.

— На дальний ступай, на нашем всю вечером вычерпали.

Фетина делово направилась на дальний колодец. Аполлинарья подоспела к старухе.

— Ну как, признала внучку-то?

Старухи приступились к ребенку. Девочка сурово смотрела на них заплывшими глазками.

— Да уж больно она не глядяшша. Может, на волю вынести? Моя-то помене была, а эта поболе. И с лица такая надутая.

— Ну, старуха, ты меня седни с ума стряхнешь. Нашла время разглядывать. Учти, с огнем играешь. Баба-то она смирная, да сама знаешь, не в себе, мало ль что взбредет. Как звали твою-то?

— Лялькой кликали, вчерась ведь только привезли, не пригляделась я еще. Думаю, вот встану утром, молочка парного ей налью. Да погляжу, в мать ли, в отца ли, а может, думаю, на меня чем смахивает.

Аполлинарья махнула на старуху рукой и склонилась над девочкой, затормошила.

— Звать-то как, маленькая?

Девочка усердно макала оладьи в варенье и отмахивалась от бабок молча, как от мух.

— У тебя мама есть?

Девочка, услышав о маме, оторвалась от еды, но по-прежнему молчала. Аполлинарья набросилась на старуху:

— Ну, бабка, несмотря что ты и в девках была растрепа, не знаю, за что Иван взял, за эти-то годы должна ты ума хоть сколько накопить. Приметину какую бы запомнила.

И бабка Дуня смекнула, как внучка еще вечером хотела убежать, и нашли ее сидящую в крапиве, в волдырях. Мать спросила крему детского смягчить ожог, а она подала масла лампадного. Аполлинарья обрадовалась спасению и, приподняв ребенка, оборотила ожогом кверху. Удостоверившись, передала ее старухе.

— Ну вот, бабка, а ты говорила, не по одному, так по другому месту признали. А теперь забирай в охапку и беги что есть духу.

Баушка с усилием подхватила девочку на руки, но маленькая оказалась тяжелой, к тому же она басисто заревела. Аполлинарья по-быстрому подсадила внучку бабке на закукорки и вытолкала обеих на дорогу. Сама же пошла домой.

От дома Фетины бабка Дуня задала такого стрекача, что, наверно, не чуяла ног под собой. Поминутно оглядывалась на тот конец деревни, куда ушла за водой Фетина. И когда та показалась вдалеке, то для пущей безопасности она как утица нырнула в заросли пустыря.

Фетина бежала с водой. Было видно издалека, что ведра полны, но не расплескалось ни капли. Поставив их на верхней ступеньке крыльца, Фетина прямо с коромыслом вошла в дом. И с коромыслом же выбежала обратно, проскочив меж ведрами. Посмотрела на заулке, заглянула под крыльцо, за двором. Вышла на середину улицы, вглядываясь то в один конец деревни, то в другой.

Сердце Аполлинарьи захолонуло жалостью, она увидела: Фетина потерянно вернулась в дом.

Два солнца, как два близнеца, плескались в ведрах.

* * *