Былина о Микуле Буяновиче

Подбежал, склонился к ней Микула-атаман и всею силой души загубленной, всею остротой минут последних жизни, смерть и Бога узревший, полюбил ее, как любит пламя смолу. Снова схватил на руки, качнул, как малое дитя, но не пробуждалась, распустилась, тоненькая, легкая, покорная, доверчивая, как жена или невеста, любовью опьяненная. Прижал ее, почуял сладость обладания и горькую, великую тоску и жалость и спешил упиться трепетом ее последнего дыхания, наклонился к самому лицу ее, увидел маленький полуоткрытый рот и усики чуть видные, те самые, в которых видал тогда, у Евстигнея под навесом крошечку от трудового хлеба, с нею разделенного… Чувствовал все тело, маленькие груди, тоненькие руки, ноги, и все это показалось ему столь родным и столь прекрасным и бессмертным, что побежал с княгиней мимо ярко озаренных окон к выходу, а, выбежав на лестницу, вспыхнул пламенем и вспыхнула княгиня, и показался на ступенях тем, внизу, живым, ярко пылающим, огромным крестом. А на кресте горящего неслась последняя, радостная и неумолимая команда атамана своей армии:

— А ну!.. Стреляйте же!..

Но смолкли голоса и прекратились выстрелы.

Дрогнули, закаменели взбунтовавшиеся сотоварищи Терентия. Видели, но глазам своим не верили.

Прижав к груди своей столь дорого оплаченную добычу, атаман Лихой сгорал стоя, заживо, и криком громовым и радостным, обращенным через головы дружины к зарумянившей Восток заре предутренней, прокричал, как песню:

— Вижу, Господи, Твой лик пречистый, огненный! Вижу суд Твой праведный!..

И поднял и тряхнул бестрепетно лежащую на его руках княгиню и, задыхаясь в дыму, встряхивая вспыхнувшей папахой, ссыпая с себя искры, еще громче прокричал, пропел молитвенно, Микула-богатырь:

— Господи! Прими же этот дар из окаянных рук моих! И не прошу я у Тебя прощения! Знаю — не достоин…

И живо искрящейся головнею повалился со ступней княжеского замка.

…Так точно показали многие из видевших и слышавших все это. И были накрепко покорены этим видением верные и вероломные дружинники его, бесстрашного Лихого атамана, Микулы Петровановича, по отцу-царю: Буяновича.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕГО СКАЗАНИЯ

Послесказание

Как-то, братики! Так-то, вот, друзья любезные и недруги болезные…

Что случилось, то — случилось: горе горем не поправишь.

А с кручиной да со злобой жить нам дальше — нет ни для кого, ни розмысла, ни толку.

А еще и так скажем по совести:

Всем известно — сказка скоро сказывается да разбитая посудина не складывается.

Была ли былина про Микулу правда — быль иль небывальщина — не в том теперь беда-забота, чтобы время тратить на пустые растабары: кто, да почему, да как пустил по Руси смуту-лихолетие, да кому, сколько следует отмерить кары за грехи… Думать надо — все повинны, все в ответе — все и все получат, рано или поздно: и награду и возмездие.

А забота наша первая в том состоит теперь, чтоб знаки огненных скорбей и внимания времени и, елико можно, роздых-мир завоевать и к построению жизни новой, к построению храма мира и любви бессмертной приступить…

Ох, знаем, знаем и о преткновениях!..

Трудно сказку в жизнь ввести, хоть сказка и живет всегда вокруг людей и около. А сверх того:

Бывают сказки, бывают и присказки.

Сказки баюкают, присказки дрему прогоняют. Другому добряку скажи нелепицу с красненьким присловицем — он рад радехонек, а чуда чудесного не слыхал! А другому целую бадью меду на голову вылей — он все будет тошновать от горечи. А всего труднее угодить вот этим умникам да разумникам, которые проездом по Руси всю жизнь прожили и от великого безделья все, как есть, науки сквозь произошли! Весь Божий мир для них — простой орешек на зубок: щелк!.. И нет орешка. Все на свете сами знают и знать другим не позволяют…

И что бы таким умникам простой правдивый человек ни рассказал — все на свой лад перетолкуют. Сказатель сказывает про одно, а они вам пересказывают про другое. А потом найдут вдруг всем причинам главную причину: титло, дескать, надо таким-то словом не по правилам поставлен. Вот и нету вам ни сказки, ни побаски, ни тепла, ни радости — все промежду прочим слопали…

И то сказать, ежели такие молодцы наскочат на костистого и многожильного Микулу — то подавятся, а все-таки какой-либо прохожий пакостник возьмет и накидает в богатырские глаза придорожной пыли-пороху. Ну, что ты ему сделаешь? А, ведь, щепоткой ядовитой пыли можно ослепить любого великана.

Берегитесь, люди молодые пригожие, уродов: они могут и вам плеснуть в лицо горючей кислоты-отравы. Зависть безобразных к красоте чудесной — всегда по земле ползает змеею подколодной. Но не наступайте на змею ошибкой и не причиняйте ей ни мщения, ни страдания превосходящей силой вашею.

Виновата ли змея, змеей рожденная?.. И ежели бы не было уродства на земле — как бы красоту чудесную мы распознали?.. Но покройте их любовью жалостной, ибо лишены они великой радости — надземное познать…

Но чуется, но непреложно: Божий суд над кривдами земными не окончился. А будет он, суд Божий воистину: и правый суд, и милостивый суд!