Былинки от Инки

– Так мол и так… Изучайте,

опыты на нас ставьте,

да дайте полное нам довольствие:

крышу, мыло и продовольствие!

Определили жабо-людей в зоопарк,

тем более, что там был парк

для гуляния.

И опыты-испытания

проводить в зоопарке раздольно,

удобно и даже привольно.

Животные полужаб полюбили:

играли с ними, ластились.

Не жизнь началась, а сказка!

Отец приходил, давал травки.

А мать в зоопарк не пускали,

её саму туда чуть не забрали.

В остальном же всё было неплохо:

то каша, то суп с горохом.

Впрочем, история биологически тупиковая.

Учёные мониторили

жаб, но безрезультатно,

какой-то ген у них был непонятный:

совсем безхромосомный.

В общем, дурдом для науки полный!

А пока учёные бились,

полужабы в людей влюбились:

в посетителей зоопарка

Машу, Колю и Жаннку.

У молодых наших свадебки скоро.

Глядишь, и ген появится новый,

какой-нибудь нереальный.

Слух пошёл по стране: «Виртуальный!»

Плач царевны лягушки

Без Ивана, без буяна

жизни нет, сплошная грязь!

Без Ивана, без болвана

в девках засиделась я.

Ой да на зелёную царевичи не смотрят,

ой да об махоньконькою спотыкаются.

А дети найдут,

так обязательно плюнут,

чтоб они провалились все

сквозь землю окаянные!

А маменька говорила:

я в помёте самая красивая,

я в болоте самая приметная.

Тьфу на тебя,

аист распроклятый!

Оп-па, стрела упала,

да в соседку дуру попала.

Поскачу,

труп в болоте утоплю,

а стрелу засуну в рот.

Что ж Иван ко мне нейдёт?

Как кот Васька ходил за совестью

Старик со старухой поспорили:

кому идти за совестью?

У старухи

болит ухо,

а у деда голова.

Эх, была не была,

пойдёт за совестью кот.

А что ему, коту?

Окромя блох

и бед нету.

Собрался Васька, взял узелок,

залез в сапог,

вылез, плюнул,

так за совестью дунул!

Пока шёл, устал,

лёг, поспал,

потом бегал за бурундуками,

за мышью, за птицей с силками,

пожрал, опять поспал,

каку свою закопал,

почесался, умылся;

понял, что заблудился,

жалобно замяукал, плюнул

и домой без совести дунул!

А Совесть ходила кругом

под самым толстенным дубом

и всё ждала кого-то,

наверно, Ивана из сказки.

Закрывай, Егорка, глазки

спи да думай о совести крепко:

это тебе ни репка,

её не посадишь в землю

и поросям не скормишь,

а за ней лишь, как кот Васька,

в лес ходят и ищут, и ищут…

Книга, брага и кощей

– И зачем тебе, дед, писания,

когда брага поспела? «Сказания

в письменах сокрыты великие.

Видишь книгу, молчит открытая.

А копнёшь поглубже, раскрывается:

Кощей Бессмертный из нее усмехается,

ведуны, колдуны… Слышишь, бабка,

неси-ка брагу, коль сладка!

Я под брагу читать как-то пытался,

да язык у меня заплетался,

а любить под брагу я умею:

потоптал не одну Пелагею!»

– Пелагея это я, ты дед, рехнулся!

– Да нет, родная, обернулся

я конём да тридцать три уж раза!

– Эх ты, старый пень! «А ты зараза!»

Вот так мило и поговорили,

бражки тридцать третий раз налили

и пустились в пляс!

Пускай хохочет

Кощей Бессмертный,

видно, тоже хочет.

Жилец

Жил-был Жилец.

Все говорили:

– Какой Жилец молодец,

живёт долго,

гуляет по Волге,

сеет да пашет,

хвастается кашей

да руками могучими.

Нет круче его

никого на свете

(это знают даже дети).

Но вот однажды

(не один раз, а дважды)

его поборол Илья,

и молва богатыря

наградила велико!

А Жилец возьми бы и сникни,

так нет же,

жив как прежде:

сеет и пашет,

на дуде играет, пляшет

и ждёт царской воли.

– Сидеть бы тебе в неволе! —

мирской народ судачит.

(Это что-нибудь да значит?)

– А то! На воле скучно,

а в яме получше, —

отвечает царь Горох.

– Да что б ты, батька, издох! —

желает ему Жилец

и ведёт под венец

Настасью русскую красу.

Золоту её косу

по корень срезает

и строго так бает:

– Не ходи краше царицы,

а то будешь материться

из-за серых облаков! —

сказал Жилец и был таков

(увез семью в Сибирску глушь).

– Ну уж? —

народ дивился

и отчаянно постился,

чтоб на свете дольше жить,

и царю верней служить.

*

Волки солнце подгоняют,

но лишь время злое знает,

как текут наши года.

Не увидим никогда,

где схоронил жену и внуков

дедок Жилец. Но та порука

была замечена людьми.

Царской морде донесли:

– Царь Горох тридцать второй,

говорят, в лесу есть свой

дядька маг и чародей,

а ведь лет ему… длинней

токо жизнь богов на небе,

вот тебе бы, вот тебе бы

тожеть долго так прожить.

Царь намерен ворожить!

Он послал гонца к Жильцу

(нашёл, откланялся отцу):

– Ты, Жилец, молодец!

– А ты гонец в один конец! —

Жилец расправился с гонцом

очень острым топором.

Ну а дальше жил он скушно:

сбёг на север, но там душно

ему плуталось средь снегов,

решил припомнить праотцов.

Поднялся он на Кудыкину гору.

Телепался старик до измору,

но залез и поставил флаг —

платок жены: «Хоть так, хоть так…»

И унял тот платок его страхи,

скинул шубу, остался в рубахе.

Но метель его живо прибрала,

(долго мудрить не стала),

а после по сопкам всё выла:

– Жаль Жильца, но я его убила!

Вот. Морали нет тут вовсе:

растащило зверьё его кости.

И мы не узнали о том,

как пушнину «царю на отъём»

заныкивал нищий старик,

да бегал от людей – привык.