Былины

При тоем царе при Федоре Васильиче
Жил-был боярин богатыий.
У него было три сына, три любимыих,
И выстроил всем по дому по великому.
Посылал он перво сына старшего
Во свой во дом новостроенный,
Сам говорил таковы слова:
«Ах же ты, мое чадо милое!
Что тебе во снях привидится,
Тот мне сон порасскажи».
Ему во снях ничего не привиделось.
По другую ночь послал сына среднего, —
И ему ничего не привиделось.
По третью ночь послал сына младшего, —
Ему чуден сон привиделся:
«Как бы я в тазу ноги мыл,
А отец опосля тую воду пил».
Убоялся удалый добрый молодец
И не смел того сна порассказать.
Рассердился родитель его батюшка,
Отдал его во слуги-рабы
Тому ли большому боярину.

Он служил у боярина три года,
Верой-правдою служил неизменною,
А боярин его любил-жаловал.
И стал у него боярин спрашивать:
«Скажи мне, удалый добрый молодец,
За что тебя отдал ко мне батюшка?»
Говорит удалый добрый молодец:
«А привиделся мне-ка чуден сон,
И не сказал я сну родитель-батюшку». —
«Скажи мне-ка сон родительский».
Говорит удалый добрый молодец:
«Не сказал я сну родитель-батюшку,
Не скажу и тебе, своему барину».
Рассердился он на удала добра молодца,
Отдал его во солдатушки.

Молодой Иванушка Васильевич
Он в солдатушках служит три году
У того царя Федора Васильевича,
Верой-правдою служил неизменною,
А царь его любил-жаловал.
И стал его царь спрашивать:
«Ты скажи, удалый добрый молодец,
За что тебя барин отдал во солдатушки?» —
«Не сказал ему я сну отцовского». —
«Скажи мне-ка сон родительский;
Не скажешь мне сну отцовского —
Посажу тебя в тюрьму богадельную».
И говорит ему Иван Васильевич:
«Не сказал я сну родитель-батюшку
И не сказал своему барину,
Не скажу тебе, царское величество!»
Рассердился царь Федор Васильевич,
Посадил его в тюрьму богадельную,
Сам поехал за сине море
Свататься на Настасье-царевичне
У того царя Василья Левидова.

Провожала его любима сестра,
Молода Анна свет Васильевна,
Простилась она и воротилася,
Домой пошла и заплакала,
Зашла она к затюремщичкам,
Подавала им по милостине.
Говорил ей удалый добрый молодец:
«Ай же ты, Анна Васильевна!
Уехал твой братец за сине море,
Не будет он взад во живности».
Тут она порасплакалась,
Стала у него выспрашивать:
«Ты скажи, удалый добрый молодец,
Почему ты можешь знать,
Можешь знать и высказывать?»
Тогда он порасхвастался:
«Когда сделаешь со мной заповедь великую, —
Пойдешь за меня замуж
И назовешься моей молодой женой, —
Тогда избавлю от смерти от напрасныя
Твоего братца любимого».

Тут молода Анна Васильевна
Бежала к отцу ко духовному;
Писали они тут духовную
И давали ему золотой казны,
Столько давали, сколько надобно.
Отправляли его за сине море.

Едучись по тому синю морю,
Услыхал удалый добрый молодец
Шумячись сорок разбойников.
Закричал удалый добрый молодец:
«Ай же вы, братцы-товарищи!
Приставайте к круту бережку».
Выходил он на крутой бережок,
Приходил к сорока разбойникам
И стал их допрашивать:
«Ай же вы, удалые добрые молодцы!
Скажите мне, заповедайте,
Чего вы промежду собой спорите?»
Сказали они ему, заповедали:
«Есть у нас одна шапочка,
Одна шапочка-невидимочка:
Не можем мы ее поразделить,
На том мы и пораздорили».
Говорит удалый добрый молодец:
«Я разделю эту шапочку:
Натяну я свой тугой лук,
Наложу я стрелочку каленую,
Стрелю в одну сторону;
Бежите вы вслед за стрелочкой, —
Кто с этой стрелочкой сравняется,
Тому она доставается».
Натягивал он свой тугий лук,
Налагал-то стрелочку каленую,
Стрелил в одну сторону;
Тут они, сорок разбойничков,
Бросались за этой стрелочкой;
А он, удалый добрый молодец,
Тяпнул шапочку-невидимочку,
Садился во свою лодочку
И поезжал вперед по синю морю.

И услыхал опять удалый добрый молодец
Шумячись сорок разбойничков.
Приставал он к круту бережку,
Приходил к сорока разбойничкам
И стал их допрашивать:
«Ай же вы, удалые добры молодцы!
Скажите мне, заповедайте,
Что вы промежду собой спорите?»
Сказали они ему, заповедали:
«Есть у нас одна скатерточка,
Скатерточка-хлебосолочка:
Не можем мы ее поразделить,
На том мы и пораздорили».
Говорит удалый добрый молодец:
«Я разделю эту скатерточку:
Натяну я свой тугий лук,
Наложу я стрелочку каленую,
Стрелю в одну сторону;
Бежите вы вслед за стрелочкой, —
Кто с этой стрелочкой сравняется,
Тому она доставается».
Натягивал он свой тугий лук,
Налагал-то стрелочку каленую,
Стрелил в одну сторону;
Тут они, сорок разбойничков,
Бросались за этой стрелочкой;
А он, удалый добрый молодец,
Тяпнул скатерточку-хлебосолочку,
Убежал на свою лодочку
И поезжал вперед по синю морю.

И услыхал опять удалый добрый молодец
Шумячись сорок разбойников.
Приставал он к круту бережку,
Приходил к сорока разбойничкам
И стал их допрашивать:
«Ай же вы, удалые добры молодцы!
Скажите мне, заповедайте,
Что вы между собой спорите?»
Сказали они ему, заповедали:
«Нашли мы ковер самолетныий:
Не можем его поразделить,
На том мы и пораздорили».
Говорит удалый добрый молодец:
«Я разделю ковер самолетныий:
Натяну я свой тугий лук,
Наложу я калену стрелу,
Стрелю в одну сторону;
Бежите вы вслед за стрелочкой, —
Кто с этой стрелочкой сравняется,
Тому ковер доставается».
Натягивал он свой тугий лук,
Налагал-то стрелочку каленую,
Стрелил в одну сторону;
Тут они, сорок разбойников,
Бросались за этой стрелочкой;
А он, удалый добрый молодец,
Тяпнул ковер самолетныий,
Убежал на свою лодочку
И поехал вперед по синю морю.

Доехал он по синю морю
Ко тому царю ко заморскому,
Ко грозному Василью Левидову;
Становился во пристань великую
Между тех червленыих кораблей
На своей на малой на лодочке.
Выходил он на крутой бережок,
Стретается царю своему земельному
И сам ему не спознается:
«Скажи мне, царь, заповедай-ко,
Чего ты идешь, сам кручинишься?
Ведь ты здесь у царя теперь сватаешь».
Говорит царь Федор Васильевич:
«Сватал я у царя Василия Левидова.
Он дал мне заповедь великую:
Ко тому ко дню ко завтрию
Шить башмаки сафьянные,
Какие он еще вздумает.
А буде не сошью по разуму, —
Отрубит мне буйну голову».
Говорит удалый добрый молодец:
«Поди-ко на свой червлен корабль,
Ложись-ко спать рано с вечера,
Утро будет оно мудрое,
Мудренее будет утро вечера:
А все это тебе поисправится».

Одевает он шапочку-невидимочку,
Приходит он к грозному царю,
Ко грозному царю Василию Левидову.
Шьют там у него сапожники,
Шьют-то башмаки зелен сафьян.
Тут удалый добрый молодец
Утянул он сафьяну зеленого,
Столько утянул, сколько надобно.
Как сшили башмаки сапожнички,
А он шил одним кончиком,
Положил башмаки на гвоздики
И унес их, башмаки зелен сафьян.
Прохватилися удалые добры молодцы
И видят, что башмачки они спортили;
Тут они закручинились,
Перешили башмаки, понаво́дили.

Тут-то удалому добру молодцу
Попадает поутру Федор Васильевич,
Подавает он башмаки зелен сафьян,
Сам говорит таковы слова:
«На-кось те, Федор Васильевич!
Снеси ты башмачки зелен сафьян
Ко тому Василью ко Левидову,
А только наперед не показывай,
Чтобы были они с царскими равные».

Приходит Федор Васильевич
Во тыя палаты государевы,
Ко тому Василью ко Левидову,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, грозный Василий Левидович!
Исполнил я твою заповедь великую.
Покажи-ко свои башмачики,
И тогда буду свои показывать».
Как сличили они башмачики —
Его башмачики лучше их,
Из того же сафьяну из зеленого.
Говорил Василий Левидович:
«Ай же ты, Федор Васильевич!
Ко тому ко дню ко завтрию
Сшей-ка шубу черных соболей,
А паволоку, какую я вздумаю».

Закручинился царь, запечалился,
Пошел на свой червлен корабль,
Попадает ему удалый добрый молодец:
«Ай же ты, царь Федор Васильевич!
Ты чего идешь, сам кручинишься?» —
«Грозный царь Василий Левидович
Накинул на меня службу великую:
Ко тому ко дню ко завтрию
Сшить шубу черных соболей,
А паволоку, какую он вздумает;
Не сошью буде шубы по разуму, —
Отрубит мне-ка буйну голову».
Говорит Иванушко Васильевич:
«Поди-ко на свой червлен корабль,
Ложись-ко спать рано с вечера,
Утро будет оно мудрое,
Мудренее будет утро вечера:
Будет тебе шуба черных соболей».

Одевает он шапочку-невидимочку,
Приходит он ко грозному царю,
Ко грозному царю Василью ко Левидову.
Шьют там у него добрые молодцы,
Шьют-то шубу черных соболей,
А паволоку-то — дорогого самита.
Тут-то Иванушко Васильевич
Утянул он черных соболей,
Утянул он дорогого самита,
Столько утянул, сколько надобно.
Как сшили они шубу черных соболей,
Сшил он шубу белой ниточкой;
А заснули удалые добрые молодцы —
Утянул он их шубу черных соболей,
А повесил свою шубу на стоечке.
Прохватились тут добрые молодцы
И видят, что шубу они спортили;
Тут они закручинились,
Перешили шубу, понаво́дили.

Как удалому добру молодцу
Попадает поутру Федор Васильевич,
Подавает он шубу черных соболей,
Сам говорит таковы слова:
«На-кось те шубу черных соболей,
Снеси ее ко Василью ко Левидову,
А только наперед не показывай,
Чтобы была она с царскою равная».

Приходит Федор Васильевич
Во тыя палаты государевы,
Ко тому Василью ко Левидову,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, грозный Василий Левидович!
Исполнил я твою заповедь великую.
Покажи-ко свою шубу черных соболей,
И тогда буду свою показывать».
Как показали они шубу черных соболей, —
Его-то шуба лучше их,
А паволока дорогого самита.
Говорил Василий Левидович:
«Ай же ты, Федор Васильевич!
Ко тому ко дню ко завтрию
Наживи-ко три волосика,
Три волосика золоченыих,
Чтоб на каждой волосиночке по жемчужинке.
Не наживешь трех волосиков, —
Отрублю тебе буйну голову,
А наживешь буде три волосика, —
Отдам завтра за тебя замуж свою дочи».

Закручинился царь, запечалился,
Пошел на свой червлен корабль,
Попадает ему удалый молодец:
«Ай же ты, царь Федор Васильевич!
Ты чего идешь, сам кручинишься?» —
«Грозный царь Василий Левидович
Накинул на меня службу великую:
Ко тому ко дню ко завтрию
Нажить мне-ка три волосика,
Три волосика золоченыих,
Чтоб на каждой волосиночке по жемчужинке.
Не наживу буде трех волосиков, —
Отрубит мне буйну голову;
А наживу я три волосика, —
Отдаст завтра за меня замуж свою дочи».
Говорит Иванушко Васильевич:
«Поди-ко на свой червлен корабль,
Ложись-ко спать рано с вечера,
Утро будет оно мудрое,
Мудренее будет утро вечера».

Тут-то молодая царевична,
Тая-то Настасья Левидовна,
Садилась она на червлен корабль
И поехала вперед по синю морю.
А был у ней дядюшка родимыий,
Родимый дядюшка златоволосыий,
Во тоем ли во царстве во Заморскоем.

Приезжала она ко царству Заморскому,
Выходила на крут бережок,
Шла-то в палаты государевы,
Ко тому ко дядюшке златоволосому:
«Ай же ты, любимый дядюшка!
Дай-ко мне три волосика,
Три волосика с буйной головы.
Неохота за царя идти за русского:
Как не будет у него трех волосиков —
Отрубят ему буйну голову».
Дал он ей три волосика.

А этот удалый добрый молодец,
Молодой Иванушко Васильевич,
Надевал шапочку-невидимочку,
Садился на ковер самолетныий,
И догонял Настасию Левидовну,
И заходил в палаты государевы.
Как тащила она три волосика,
А он хватил целой пясточкой;
Рассердился добрый молодец,
Хватил он саблю вострую,
Отрубил царю буйну голову.

Приходит он к Федору Васильевичу,
Подает волос целу пясточку,
Подает ему буйну голову,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, Федор Васильевич!
Ступай-ко ты ко Василью Левидову,
Покажи волос целу пясточку,
Сам говори таковы слова:
«Если тебе мало целой пясточки,
Так есть у меня цела голова,
Цела голова, она отрублена.
Коли не выдашь своей дочери,
Отрублю тебе буйну голову».

Приходит Федор Васильевич
Во тыя палаты государевы,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, грозный Василий Левидович!
Вот тебе волос цела пясточка;
Если тебе мало этой пясточки,
Так есть у меня цела голова,
Цела голова, она отрублена.
Коли не выдашь своей дочери,
Отрублю тебе буйну голову».
Закручинился грозный царь, запечалился
За того за Федора Васильевича,
Дал он вслед сорок кораблей.

Говорил тут Иванушко Васильевич:
«Ай же ты, царь Федор Васильевич!
Скажи-ко царю Василью Левидову:
Пусть он про твоих заезжих добрых молодцев
Заведет пированье — почестен пир,
Покормит их он досыта,
Напоит-то он их допьяна».

Грозный царь Василий Левидович
Заводил пированье — почестен пир
На многих князей, на бояр,
На всех полениц на удалыих
И на тыих добрых молодцев заезжиих.
Собиралися удалые добры молодцы
Во тыя палаты государевы,
Садилися за столики дубовые.
Как тут Иванушко Васильевич
Одел он шапочку-невидимочку,
Пошел в палаты государевы;
Как были там столы накрытые,
Обрал он ества сахарные,
Обрал он питьица медвяные,
И вышли все голодны добры молодцы,
Что нечего было ни есть, ни пить.

Тут Федор Васильевич
Звал того Василья Левидова
Со своими удалыми добрыми молодцами
На свой червлен корабль на почестен пир,
На свое-то угощеньице завозное.
Собирался царь Василий Левидович
Со своими удалыми добрыми молодцами
На его червлен корабль,
Садились за столики дубовые.
Как тут Иванушко Васильевич
Налагал свою скатерточку-хлебосолочку, —
Не могли они ествиц повыести,
Не могли они питьицев повыпити.
Говорил Федор Васильевич:
«Ай же ты, Василий Левидович!
На своем пированье — почестном пиру,
Во своих палатах государевых
Не мог ты заезжих добрых молодцев
Накормить досыта и напоить допьяна.
А на моем червленом корабле,
На моем угощеньице завозноем
Наедались твои молодцы досыта,
Напивались они допьяна,
Не могли они ествиц повыести,
Не могли они питьицев повыпити».

Тут царь Василий Левидович
Отпускал свою дочи любимую,
Отпустил сорок кораблей.
Поехали они по синю морю.
А этот Иванушко Васильевич
Садился на ковер самолетныий
И полетел вперед червленых кораблей,
Прилетал во землю во русскую
И садился в тюрьму богадельную.

Как приехал Федор Васильевич,
Стречает сестрица любимая,
Тая ли Анна Васильевна:
«Здравствуй, Федор Васильевич!
Здорово ль ездил за сине море?» —
«А все у меня благополучно ли?» —
«Если б не я, так ты бы и жив не был».
Говорил ей Федор Васильевич:
«А ты чем же мне там помогла?» —
«Подала я тебе башмачики зелен сафьян,
Подала тебе шубу черных соболей,
Подала тебе волос целу пясточку». —
«А кто у тебя ко мне отпущен был?» —
«Был отпущен затюремный добрый молодец;
А я давала ему заповедь великую,
Тому добру молодцу затюремному,
Тому Иванушку Васильевичу, —
Пойти за него замуж,
Когда избавит тебя от смерти напрасныя».

Приказал тут Федор Васильевич
Повыпустить Иванушка Васильева,
Отдавал за него Анну Васильевну,
Отделил ему полцарства-полменства.[125]

Тут-то Иванушко Васильевич
Посылал звать своего родимого батюшка
И заводил про него пированье, почестен пир.
Накормили его ествами сахарными,
Напоили его питьями медвяными,
Положили спать в покои царские.

Как ездил Иванушко за сине море,
Простудил он ножки резвые;
Он их в теплой водушке отмачивал,
А простуду с них он вываживал,
Полагал он таз под кровать свою.
Как спал его родитель-батюшка,
Похотелося ему пить похмельному,
И взял он таз с-под кроватушки
И выпил тую теплу водушку.
И прохватился тут Иван Васильевич,
Схватился он за свою водушку:
«Кто повыпил мою водушку,
Тому отрублю буйну голову».
Говорит родитель его батюшка:
«Я выпил твою водушку». —
«Отрубить наб буйну голову,
Почему ты выпил мою водушку.
Рассердился ты на меня, батюшка,
Потому что я тебе сна не рассказал.
А я видел тот сон во твоем новом дому:
Как бы я в тазу ноги мыл,
А ты, батюшка, опосля тую воду пил,
И не смел того сна порассказать.
А тебе прощаю теперь твою вину».
Тут они с батюшкой помирилися,
Друг другу в ноги поклонилися,
И благословил его отец царствовать.

Тут век о Иванушке старину поют
Синему морю на тишину,
А вам, добрым молодцам, на послушенье.
Девица-раскрасавица душа!
Есть котора круглолика и баска,
У той девушки по молодце великая тоска.
Есть котора румянешенька,
С молодцем идти радешенька.
Есть котора притолакиват ногой,
Поведем тую девицу за собой.
У которой было семеро ребят,
Братцы, той девки не кушайте,
Меня, молодца, послушайте.