Былины

Во стольном во городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира,
Заводился пир, право, почестен стол,
Разоставили столики дубовые,
Настелили тонки новобраны скатерти,
Разоставили питья-ества саха́рные;
Собиралися все они, съезжалися
Да к солнышку-батюшку на почестен пир.
Они пьют ле, пируют трои суточки,
Да все на пиру стали пьянешеньки,
Да все на честном стали веселешеньки,
Да все на пиру да прирасхвастались:
Перво́й-от ле хвастат золотой казной,
Другой-от ле хвастат чистым се́ребром,
Умной-от ле хвастат стары́м отцом,
Старым ле отцом, старой матушкой,
Безумный ле хвастат молодой женой
И иной удачей молодецкоей.

А да хвастал Скопин да добрый молодец:
«Уж я много, Скопин, да по земля́м бывал,
Уж я много, Скопин, да городов бирал,
Я не бравши ле города не проезживал,
А Малюту-короля да во полон его взял,
У Малютных дочерей на грудях лежал,
Опускал я руки ниже до пу́повья,
А еще того пониже — ведь до че́рева».
Услыхала тут ведь зла дочка Малютична,
А эти ей речи да не по разуму,
За велику ей досаду показалося.
Как выходит на гридню на столовую,
Подходит она [к] солнышку Владимиру,
Близешенько она [к] солнышку подвигается,
Низешенько она солнышку поклоняется,
Тихо-смирну свою речь она выговариват:
«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь!
Ты позволь же мне-ка да слово вымолвить,
Ты не будешь ле меня за слово́ казнить,
Отсылати ле меня в ссылки дальние?»
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Говори же ты нонь да что те надобно,
Я не буду тебя да за слово казнить,
Отсылать я не стану в ссылки дальние».
Говорит тут Малютична таково слово:
«Ты позволь же мне отмерять чару зелена́ вина,
А поздравить надо нынь да люба крестника».
Говорит ей ведь солнышко Владимир-князь:
«Ты меряй же чару зелена вина».

А брала она чашечку серебряну,
А спускалася во погребы глубокие,
Да намерила она чару зелена вина,
Невелику-немалу — полтора ведра,
Еще клала коренья да зелья лютого:
Загорелося во чаре да во серебряной,
Середи-то есть чары да есть пламя́ мече́т,
По бокам-то есть чары да искры сыплются.
Выходит на гридню да на столовую,
Выносит она чару да зелена вина,
Выносит она чару право́й рукой,
Во левой руке выносит свое чадо милое,
Подходит она ко столикам дубовыим,
Подходит к Скопину сыну Михайлову,
Близешенько она к нему подвигается,
Низешенько сама ему поклоняется:
«Уж ты ой еси, Скопин да сын Михайлов!
Поздравить надо нам любима крестника».
Говорит тут Скопин да сын Михайлович:
«А выпить мне та чара — живому́ не быть,
А не выпить мне чара — виновату быть».
А глядят ле, смотрят все русски бога́тыри,
Среди-то есть чары да то пламя́ мече́т,
По бокам-то есть чары искры сыплются.
Он понадеялся на силу на могучую,
На свою ле удачу да богатырскую,
Он пьет эту чару да за единый дух.

Сидит тут Скопин скоро не по-старому,
Не по-старому Скопин сидит, не по-прежнему,
Повеся он свою держит буйну голову;
Скакал ле со лавки, с дубово́й доски,
Через ти еще столики дубовые,
Он падал на середу кирпищат пол.
Да на то были русски-те богатыри,
Скочил еще стар казак Илья Муромец,
Подхватил он Скопина да за праву́ руку,
А скочил тут Добрынюшка Никитич млад.
А Добрыня-то хватил его за леву руку,
Поставили они его на резвы́ ноги,
Надевали на него его шубу куньюю,
Они клали его, право, пухов колпак,
Выводили Скопина да вон на улицу.
Его добрый-от конь стоит обузданой,
Он обузданой, конь его, обседланный,
Посадили его да на добра коня,
Отправили его да во свое место́.

Поехал Скопин да не по-старому,
Не по-старому едет, не по-прежнему,
Доезжает до своего высока терема;
Увидала его матушка родимая:
«Да едет дите мое не по-старому,
Едва ле он, видно, на коне сидит».
Металася она вон на улицу,
Стречала она удала добра молодца,
Сымала его да со добра коня,
Уж стала у его она ведь спрашивать:
«Уж ты ой еси, мое дорого дитя!
Что же ты приехал не по-старому?
Але пир-от тебе, быват, не по́ уму?
Подносчики были, быват, невежливы?
А винны-те чары да не дохо́дили?
Али пивны стаканы да не доно́сили?»
Говорит ей Скопин да таково слово:
«Ой еси, родима моя матушка!
Поди-ко за попами да приче́тниками,
Да надо мне скоре нынче покаяться!»

Да скоро привели попов, причетников,
Да покаялся Скопин сын Михайлович,
Повалили его на лавку на брусчатую,
Повалили под иконы под святы его.
Немножко прошло да тут времечка,
Преставился Скопин сын Михайлович,
Да сделали ему гроб да, право, вечный дом,
Наверх обтянули да хрущато́й камко́й,
Да хоронили Скопина сына Михайловича,
Погребли, похоронили да добра молодца.

Брала мати книжечку волхо́вную,
Посмотрела она книгу волховную,
Надевала на себя да шубу куньюю,
Отправлялась она [к] солнышку Владимиру.
Доезжает она до солнышка Владимира,
Говорит она солнышку Владимиру:
«Уж ты ой есь, солнышко Владимир-князь!
Не на пир зовешь, да не столовать, право,
Зовешь да ле ты нынче все опаивашь,
Опоил ты у меня да чадо милое,
Как того ле Скопина сына Михайловича».