Былины

Царь Саул Леванидович
Поехал за море синее,
В дальну Орду, в Половецку землю,
Брать дани и невыплаты.
А царица его проводила
От первого стану до второго,
От второго стану до третьего;
От третьего стану воротилася,
А сама она царю поклонилася:
«Гой еси ты есми, царь Саул,
Царь Саул Леванидович!
А кому меня, царицу, приказываешь?
А кому меня, царицу, наказываешь?
Я остаюсь царица черевоста,
Черевоста осталась, на тех порах».
А и только царь слово выговорил,
Царь Саул Леванидович:
«А и гой еси, царица Азвяковна,
Молода Елена Александровна!
Никому я тебя, царицу, не приказываю,
Не приказываю и не наказываю;
А токо ли тебе господи сына даст,
Вспой-вскорми и за мной его пошли;
А токо ли тебе господи дочерь даст,
Вспой-вскорми, замуж отдай,
А любимого зятя за мной пошли:
Поеду я на двенадцать лет».

Вскоре после его царице бог сына дает,

Поп приходил со молитвою,
Имя дает Костентинушком Сауловичем.
А и царское дитя не по годам растет,
А и царское дитя не по месяцам, —
А который ребенок двадцати годов,
Он, Костентинушка, семи годков.
Присадила его матушка грамоте учиться:
Скоро ему грамота далася и писать научился.
Будет он, Костентинушка, десяти годов,
Стал-то по улицам похаживати,
Стал с ребятами шутки шутить,
С усатыми, с бородатыми,
А которые ребята двадцати годов,
И которые во полутридцати;
А все ведь дети княженецкие,
А все-то ведь дети боярские,
И все-то ведь дети дворянские,
Еще ли дети купецкие.
Он шутку шутит не по-ребячьему,
Он творки творил не по-маленьким:
Которого возьмет за́ руку,
Из плеча тому руку выломит;
И которого заденет за ногу,
По гузна ногу оторвет прочь;
И которого хватит поперек хребта,
Тот кричит-ревет, окарачь ползет,
Без головы домой придет.
Князи, бояра дивуются
И все купцы богатые:
А что это у нас за урод растет?
Доносили они жалобу великую
Как бы той царице Азвяковне,
Молодой Елене Александровне.
Втапоры скоро завела его матушка во теремы свои
Того ли млада Костентинушка Сауловича,
Стала его журить, бранить,
А журить, бранить, на ум учить,
На ум учить, смиренно жить.
А млад Костентин сын Саулович
Только у матушки выпросил:
«Гой еси, матушка,
Молода Елена Александровна!
Есть ли у меня на роду батюшка?»
Говорила царица Азвяковна,
Молода Елена Александровна:
«Гой еси, мое чадо милое,
А и ты младой Костентинушка Саулович!
Есть у тебя на роду батюшка,
Царь Саул Леванидович.
Поехал он за море синее,
В дальну Орду, в Половецку землю,
Брать дани-невыплаты,
А поехал он на двенадцать лет;
Я осталася черевоста,
А черевоста осталася на тех порах.
Только ему, царю, слово выговорила:
«А кому меня, царицу, приказываешь и наказываешь?»
Только лишь царь слово выговорил:
«Никому я тебя, царицу, не приказываю и не наказываю;
А токо ли тебе господь сына даст,
Ты-де вспой-вскорми,
Сына за мной пошли;
А токо ли господь тебе дочерь даст,
Вспой, вскорми, замуж отдай,
А любимого зятя за мной пошли».

Много царевич не спрашивает,

Выходил на крылечко на красное:
«Конюхи, приспешники!
Оседлайте скоро мне добра коня.
Под то седелечко черкесское,
А в задней слуке и в передней слуке
По тирону по каменю,
По дорогу по самоцветному;
А не для-ради меня молодца басы,
Для-ради богатырския крепости,
Для-ради пути, для дороженьки,
Для-ради темной ночи осеннеи,
Чтобы видеть при пути-дороженьке
Темну ночь до бела света».
А и только ведь матушка видела:
Ставал во стремя вальящатое,
Садился во седелечко черкесское.
Только он в ворота выехал,
В чистом поле дым столбом;
А и только с собою ружье везет,
А везет он палицу тяжелую,
А и медну литу в триста пуд.

И наехал часовню, зашел богу молитися,

А от той часовни три дороги лежат.
А и перва дорога написана,
А написана дорога вправо:
Кто этой дорогой поедет,
Конь будет сыт, самому смерть;
А другою крайнею дорогою левою —
Кто этой дорогой поедет,
Молодец сам будет сыт, конь голоден;
А середнею дорогой поедет, —
Убит будет смертью напрасною.

Втапоры богатырское сердце разъярилося,

Могучи плечи расходилися,
Молодой Костентинушка Саулович
Поехал он дорогою среднею,
Доезжает до реки Смородины.
А втапоры Кунгур-царь перевозится
Со теми ли татарами погаными.
Тут Костентинушка Саулович
Зачал татаров с краю бить
Тою палицею тяжкою.
Он бьется, дерется целый день,
Не пиваючи, не едаючи,
Ни на малой час отдыхаючи.
День к вечеру вечеряется,
Уж красное солнце закатается,
Молодой Костентинушка Саулович
Отъехал он от татар прочь, —
Где бы молодцу опочив держать,
Опочив держать и коня кормить.
А ко утру заря занимается,
А и младой Костентинушка Саулович,
Он, молодец, ото сна подымается,
Утренней росой умывается,
Белым полотном утирается,
На восток он богу молится.
Скоро садился на добра коня,
Поехал он ко Смородине-реке.

А и туто татары догадалися,

Они к Кунгуру-царю пометалися:
«Гой еси ты, Кунгур царь,
Кунгур царь Самородович!
Как нам будет детину ловить,
Силы мало осталося у нас?»
А и Кунгур царь Самородович
Научал тех ли татар поганыих
Копати ровы глубокие:
«Заплетайте вы туры высокие,
А ставьте поторочины дубовые,
Колотите вы надолбы железные».
А и тут татары поганые
И копали они ровы глубокие,
Заплетали туры высокие,
Ставили поторочины дубовые,
Колотили надолбы железные.

А поутру рано-ранешенько,

На светлой заре, рано-утренней,
На всходе красного солнышка,
Выезжал удалый добрый молодец,
Младой Костентинушка Саулович.
А и бегает, скачет с одной стороны
И завернется на другу сторону,
Усмотрел их татарские вымыслы,
Тамо татара просто стоят;
И которых вислоухих — всех прибил,
И которых висячих — всех оборвал.
И приехал к шатру, к Кунгуру-царю,
Разбил его в крохи мелкие,
А достальных татар домой отпустил.

И поехал Костентинушка ко городу Угличу;

Он бегает, скачет по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Спрашивал себе супротивника,
Сильна могуча богатыря,
С кем побиться, подраться и порататься.
А углицки мужики были лукавые,
Город Углич крепко заперли,
И взбегли на стену белокаменну,
Сами они его обманывают:
«Гой еси, удалый добрый молодец!
Поезжай ты под стену белокаменну,
А и нету у нас царя в Орде, короля в Литве,
Мы тебя поставим царем в Орду, королем в Литву».

У Костентинушка умок молодешенек,

Молодешенек умок, зеленешенек,
И сдавался на их слова прелестные,
Подъезжал под стену белокаменну.
Они крюки, багры заметывали,
Подымали его на стену высокую,
Со его добрым конем.
Мало время замешкавши,
И связали ему руки белые
В крепки чембуры шелковые;
А сковали ему ноги резвые
В те ли железа немецкие;
Взяли у него добра коня;
И взяли палицу медную,
А и тяжку литу в триста пуд;
Сняли с него платье царское цветное
И надевали на него платье опальное,
Будто тюремное;
Повели его в погребы глубокие,
Место темной темницы.
Только его посадили молодца,
Запирали дверями железными
И засыпали хрящем-песками мелкими.

Тут десятники засовалися,

Бегают они по Угличу,
Спрашивают подводы под царя Саула Леванидовича,
Которые под царя бы пригодилися.
И проехал тут он, царь Саул,
Во свое царство в Алыберское.
Царица его, царя, встретила,
А и молода Елена Александровна.
За первым поклоном царь поздравствовал:
«Здравствуй ты, царица Азвяковна,
А и ты, молода Елена Александровна!
Ты осталася черевоста,
Что после меня тебе бог дал?»
Втапоры царица заплакала,
Сквозь слезы едва слово выговорила:
«Гой еси, царь Саул Леванидович!
Вскоре после тебя бог сына дал,
Поп приходил со молитвою,
Имя давал Костентинушком».

Царь Саул Леванидович

Много царицу не спрашивает,
А и только он слово выговорил:
«Конюхи вы мои, приспешники!
Седлайте скоро мне добра коня,
Который жеребец стоит тридцать лет».
Скоро тут конюхи металися,
Оседлали ему того добра коня;
И берет он, царь, свою збрую богатырскую,
Берет он сабельку вострую и копье мурзамецкое.
Поехал он скоро ко городу Угличу.
А те же мужики-угличи, извозчики,
С ним ехавши, рассказывают,
Какого молодца посадили в погребы глубокие,
И сказывают, каковы коня приметы,
И каков был молодец сам.
Втапоры царь Саул догадается,
Сам говорил таково слово:
«Глупы вы, мужики, неразумные!
Не спросили удала добра молодца
Его дядины, отчины,
Что он прежде того
Немало у Кунгура-царя силы порубил,
Можно за то вам его благодарити и пожаловати;
А вы его назвали вором-разбойником,
И оборвали с него платье цветное,
И посадили в погреба глубокие,
Место темной темницы».

И мало время поизойдучи,

Подъезжал он, царь, ко городу Угличу,
Просил у мужиков-угличей,
Чтобы выдали такого удала добра молодца,
Который сидит в погребах глубокиих.
А и тут мужики-угличи
С ним, со царем, заздорили,
Не пущают его во Углич-град,
И не сказывают про того удала добра молодца:
Что-де у нас нет такого и не бывало.

Старики тут вместе соходилися,

Они думали думу единую,
Выводили тут удала добра молодца
Из того погреба глубокого
И сымали железа с резвых ног,
Развязали чембуры шелковые,
Приводили ему добра коня,
А и отдали палицу тяжкую,
А медну литу в триста пуд
И его платьице царское, цветное.
Наряжался он младой Костентинушка Саулович
В тое свое платье царское, цветное;
Подошел Костентинушка Саулович
Ко царю Саулу Леванидовичу,
Стал свою родину рассказывати.
А и царь Саул спохватается,
А и берет его за руку за правую,
И целует его во уста сахарные:
«Здравствуй, мое чадо милое,
Младой Костентинушка Саулович!»
А и втапоры царь Саул Леванидович
Спрашивает мужиков-угличей:
«Есть ли у вас мастер заплечный с подмастерьями?»
И тут скоро таковых сыскали
И ко царю привели.
Царь Саул Леванидович
Приказал казнить и вешати,
Которые мужики были главные во Угличе.

Садилися тут на своих добрых коней,

Поехали во свое царство в Алыберское.
И будет он, царь Саул Леванидович,
Во своем царстве в Алыберском, со своим сыном
Младым Костентинушкой Сауловичем,
И съехались со царицею, обрадовалися.
Не пиво у царя варить, не вино курить, —
Пир пошел на радостях!
А и пили да ели, потешалися.
А и день к вечеру вечеряется,
Красное солнце закатается, —
И гости от царя разъехалися.

Тем старина и кончилася.