Былины

У ласкова у князя у Владимира
Было пированьице, почестен пир
На многих князей, на бояр,
На русских могучих богатырей
И на всю поленицу удалую.
Красное солнышко на вечере,
Почестный пир идет навеселе.
Все на пиру пьяны-веселы,
Все на пиру порасхвастались:
Глупый хвастает молодой женой,
Безумный хвастает золотой казной,
А умный хвастает старый матерью,
Сильный хвастает своей силою,
Силою, ухваткой богатырскою.
За тем за столом за дубовыим
Сидит богатырь Сухмантий Одихмантьевич,
Ничем-то он, молодец, не хвастает.
Солнышко Владимир стольнокиевский
По гридне столовой похаживает,
Желтыми кудерками потряхивает,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!
Что же ты ничем не хвастаешь,
Не ешь, не пьешь и не кушаешь,
Белой лебеди не рушаешь?
Али чара тебе шла не рядо́бная,
Или место было не по отчине,
Али пьяница надсмеялся над тобой?»
Воспроговорит Сухман Одихмантьевич:
«Солнышко Владимир стольнокиевский!
Чара-то мне шла рядобная,
А и место было по отчине,
Да и пьяница не надсмеялся мне.
Похвастать — не похвастать добру молодцу:
Привезу тебе лебедь белую,
Белу лебедь живьем в руках,
Не ранену лебедку, не кровавлену».

Тогда Сухмантий Одихмантьевич

Скоро встает на резвы ноги,
Приходит из гридни из столовыя
Во тую конюшенку стоялую,
Седлает он своего добра коня,
Взимает палицу воинскую,
Взимает для пути, для дороженьки
Одно свое ножище-кинжалище,
Садился Сухмантий на добра коня,
Уезжал Сухмантий ко синю́ морю,
Ко той ко тихой ко за́води.
Как приехал ко первой ко тихой ко за́води —
Не плавают ни гуси, ни лебеди,
Ни серые малые утеныши.
Ехал он ко другой ко тихой ко заводи —
У той ли у тихой у заводи
Не плавают ни гуси, ни лебеди,
Ни серые малые утеныши.
Тут-то Сухмантий пораздумался:
«Как поехать мне ко славному городу ко Киеву,
Ко ласкову ко князю ко Владимиру?
Поехать мне — живу не бывать;
А поеду я ко матушке Непре-реке!»

Приезжает ко матушке Непре-реке:

Матушка Непра-река течет не по-старому,
Не по-старому течет, не по-прежнему,
А вода с песком помутилася.
Стал Сухмантьюшка выспрашивати:
«Что же ты, матушка Непра-река,
Что же ты течешь не по-старому,
Не по-старому течешь, не по-прежнему,
А вода с песком помутилася?»
Испроговорит матушка Непра-река:
«Как же мне течи было по-старому,
По-старому течи, по-прежнему,
Как за мной, за матушкой Непрой-рекой,
Стоит сила татарская неверная,
Сорок тысячей татаровей поганыих?
Мостят они мосты калиновы;
Днем мостят, а ночью я повырою —
Из сил матушка Непра-река повыбилась».

Раздумался Сухмантий Одихмантьевич:

«Не честь-хвала мне молодецкая
Не отведать силы татарския,
Татарския силы, неверныя».
Направил он своего добра коня
Через ту матушку Непру-реку:
Его добрый конь перескочил.
Приезжает Сухмантий ко сыру дубу,
Ко сыру дубу кряковисту,
Выдергивал дуб со кореньями,
За вершинку брал, а с комля сок бежал,
И поехал Сухмантьюшка с дубиночкой.
Напустил он своего добра коня
На ту ли на силу на татарскую,
И начал он дубиночкой помахивати,
Начал татар поколачивати:
Махнет Сухмантьюшка — улица,
Отмахнет назад — промежуточек
И вперед просунет — переулочек.
Убил он всех татар поганыих.
Бежало три татарина поганыих,
Бежали ко матушке Непре-реке,
Садились под кусточки под ракитовы,
Направили стрелочки каленые.
Приехал Сухмантий Одихмантьевич
Ко той ко матушке Непре-реке, —
Пустили три татарина поганыих
Те стрелочки каленые
Во его в бока во белые.
Тут Сухмантий Одихмантьевич
Стрелочки каленые выдергивал,
Совал в раны кровавые листочки маковы,
А трех татаровей поганыих
Убил своим ножищем-кинжалищем.

Садился Сухмантий на добра коня,

Приезжал ко городу ко Киеву,
Ко тому двору княженецкому,
Привязал коня ко столбу ко точеному,
Ко тому кольцу ко золоченому,
Сам бежал во гридню во столовую.
Князь Владимир столнокиевский
По гридне столовой похаживает,
Желтыми кудерками потряхивает,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!
Привез ли ты мне лебедь белую,
Белу лебедь живьем в руках,
Не ранену лебедку, не кровавлену?»
Говорит Сухмантий Одихмантьевич:
«Солнышко князь стольнокиевский!
Мне, мол, было не до лебедушки:
А за той за матушкой Непрой-рекой
Стояла сила татарская неверная,
Сорок тысячей татаровей поганыих;
Шла же эта сила во Киев-град,
Мостила мосточки калиновы:
Они днем мосты мостят,
А матушка Непра-река ночью повыроет.
Напустил я своего добра коня
На ту на силу на татарскую,
Побил всех татар поганыих».
Солнышко Владимир стольнокиевский
Приказал своим слугам верныим
Взять Сухмантия за белы руки,
Посадить молодца в глубок погреб;
А послать Добрынюшку Никитича
За ту за матушку за Непру-реку
Проведать заработки Сухмантьевы.

Седлал Добрыня добра коня,

И поехал молодец во чисто поле.
Приезжает ко матушке Непре-реке
И видит Добрынюшка Никитинич:
Побита сила татарская;
И видит дубиночку-вязиночку,
У той реки разбитую на лозиночки.
Привозит дубиночку в Киев-град
Ко ласкову князю ко Владимиру,
Сам говорит таково слово:
«Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич:
За той за матушкой Непрой-рекой
Есть сила татарская побитая,
Сорок тысяч татаровей поганыих;
И привез я дубиночку Сухмантьеву,
На лозиночки дубиночка облочкана.
Потянула дубина девяносто пуд».
Говорил Владимир стольнокиевский:
«Ай же, слуги мои верные!
Скоро идите во глубок погреб,
Взимайте Сухмантья Одихмантьевича,
Приводите ко мне на ясны очи:
Буду его, молодца, жаловать-миловать
За его услугу за великую
Городами его с пригородками,
Али селами со приселками,
Аль бессчетной золотой казной до́люби».
Приходят его слуги верные
Ко тому ко погребу глубокому,
Сами говорят таковы слова:
«Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич!
Выходи со погреба глубокого:
Хочет тебя солнышко жаловать,
Хочет тебя солнышко миловать
За твою услугу великую».

Выходил Сухмантий с погреба глубокого,

Выходил на далече-далече чисто поле,
И говорил молодец таковы слова:
«Не умел меня солнышко миловать,
Не умел меня солнышко жаловать:
А теперь не видать меня во ясны очи!»
Выдергивал листочки маковые
Со тех ран со кровавыих,
Сам Сухмантий приговаривал:
«Потеки, Сухман-река,
От моей от крови от горючия,
От горючия крови, от напрасныя!»