Былины

Как из да́леча было, из Галичья,
Из Волынца города из Галичья,
Как ясен сокол вон вылетывал,
Как бы белый кречет вон выпархивал,
Выезжал удача добрый молодец,
Молодой Михайло Казаренин.
Конь под ним — как бы лютый зверь,
Он сам на коне — как ясен сокол;
Крепки доспехи на могучих плечах:
Куяк и панцирь — чиста серебра,
А кольчуга на нем красна золота,
А куяку и панцирю цена — на́ сто тысячей,
А кольчуге цена сорок тысячей;
Шелом на буйной голове замычется,
Шелому цена три тысячи;
Копье в руках мурзамецкое, как свеча, горит;
Ко левой бедре припоясана сабля вострая,
В долину сабля сажень печатная,
В ширину сабля восьми вершков;
Еще с ним тугой лук разрывчатый,
А цена луку три тысячи,
Потому цена луку три тысячи:
Полосы были булатные,
А жилы слона сохатныя,
И рога красна золота,
А тетивочка шелковая,
Белого шелку шемаханского.
И колчан с ним каленых стрел,
А во колчане было полтораста стрел,
Всякая стрела по пяти рублей;
А конь под ним — как лютый зверь,
Цена коню — сметы нет;
Почему коню цены-сметы нет?
Потому ему цены-сметы нет:
За реку броду не спрашивает,
Он скачет, конь, с берегу на́ берег,
Котора река шириною пятнадцать верст.

А и едет ко городу Киеву,

Что ко ласкову князю Владимиру,
Чудотворцам в Киеве молитися,
Послужить верою и правдою,
По заочью князю не изменою.

Как и будет он в городе Киеве

Среди двора княженецкого,
Вскочил Казаренин со добра коня,
Привязал коня к дубову́ столбу,
К дубову столбу, к кольцу булатному,
Походил в гридню во светлую,
Ко великому князю ко Владимиру,
Поклонился князю со княгинею
И на все четыре стороны.
Говорил ему ласковый Владимир-князь:
«Гой еси, удача добрый молодец!
Отколь приехал, отколь тебя бог принес?
Еще как тебя, молодца, именем зовут?
А по имени тебе можно место дать,
По изотчеству можно пожаловати».
И сказал удалый добрый молодец:
«А зовут меня Михайло Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад».
А втапоры стольный Владимир-князь
Не имел у себя стольников и чашников,
Наливал сам чару зелена вина,
Не велика мера — в полтора ведра,
И проведывает могучего бога́тыря,
Чтобы выпил чару зелена вина
И турий рог меду сладкого в полтретья́ ведра.
Принимал Казаренин единой рукой
А и выпил единым духом
И турий рог меду сладкого.
Говорил ему ласковый Владимир-князь:
«Гой еси ты, молодой Михайло Казаренин!
Сослужи ты мне службу заочную:
Съезди ко морю синему,
Настреляй гусей, белых лебедей,
Перелетных серых малых уточек
Ко моему столу княженецкому, —
До́люби я молодца пожалую».
Молодой Михайло Казаренин
Великого князя не ослушался,
Помолился богу, сам и вон пошел.

И садился он на добра коня,

И поехал ко морю синему,
Что на теплы, тихи заводи.
Как и будет у моря синего,
На его счастки великие
Привалила птица к берегу.
Настрелял он гусей, лебедей,
Перелетных серых малых уточек
Ко его столу княженецкому.
Обвязал он своего добра коня
По могучим плечам до сырой земли
И поехал от моря от синего
Ко стольному городу Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.

Наехал в поле сыр кряковистый дуб,

На дубу сидит тут черный ворон,
С ноги на ногу переступывает,
Он прави́льно перышко поправливает,
А и ноги, нос что огонь горят.
А и тут Казаренину за беду стало,
За великую досаду показалося,
Он, Казаренин, дивуется,
Говорил таково слово:
«Сколько по полю я езживал,
По его государевой вотчине,
Такого чуда не наезживал, —
И наехал ныне черна ворона».
Втапоры Михайло Казаренин
Вынимал из налушна свой тугой лук,
Из колчана калену стрелу,
Хочет застрелить черна ворона.
А и тугой лук свой потягивает,
Калену стрелу поправливает,
И потянул свой тугой лук за́ ухо,
Калену стрелу семи четвертей.
И завыли рога у туга́ лука,
Заскрипели полосы булатные,
Чуть было спустил калену стрелу, —
Провещится ему черный ворон:
«Гой еси ты, удача добрый молодец!
Не стреляй меня ты, черна ворона,
Моей крови тебе не пить будет,
Моего мяса не есть будет,
Надо мною сердце не и́знести,
Скажу тебе добычу богатырскую:
Поезжай на гору высокую,
Посмотри в раздолья широкие,
И увидишь в поле три бела́ шатра,
И стоит беседа дорог рыбий зуб:
На беседе сидят три татарина,
Как бы три собаки-наездники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица-полоняночка,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казаренин спохватается,
Не стрелял на дубу черна ворона,
Поехал на гору высокую.

Смотрел раздолья широкие

И увидел в поле три бела́ шатра,
Стоит беседа дорог рыбий зуб.
На беседе сидят три татарина,
Три собаки-наездники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица-полоняночка,
Молода Марфа Петровична,
Во слезах не может слово молвити,
Добре жалобно причитаючи:
«О злочастная моя буйна голова!
Горе-горькая моя руса коса!
А вечо́р тебе матушка расчесывала,
Расчесала матушка, заплетывала;
Я сама, девица, знаю-ведаю,
Расплетать будет мою русую косу
Трем татарам-наездникам».
Они те-то речи татара договаривают,
А первый татарин прого́ворит:
«Не плачь, девица, душа красная,
Не скорби, девица, лица белого!
Азделу-татарину достанешься,
Не продам тебя, девицу, дешево,
Отдам за сына за любимого,
За мирного сына в Золотой Орде».

Со тыя горы со высокия,

Как ясен сокол напущается
На синем море на гуся и лебедя,
Во чистом поле напущается
Молодой Михайло Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад.
Приправил он своего добра коня,
Принастегивал богатырского,
И в руке копье мурзамецкое, —
Первого татарина копьем сколол,
Другого собаку конем стоптал,
Третьего — о сыру землю.

Скочил Казаренин с добра коня,

Сохватил девицу за белы ручки,
Русску девицу-полоняночку,
Повел девицу во бел шатер.
Как чуть с девицею ему грех творить,
А грех творить, с нею блуд блудить,
Расплачется красна девица:
«А не честь твоя молодецкая, богатырская,
Не спросил ни дядины, ни вотчины:
Княженецкая дочь иль боярская.
Была я дочь гостиная,
Из Волынца города из Галичья,
Молода Марфа Петровична».
А за то слово Казаренин спохватается:
«Гой еси, душа красная девица,
Молода Марфа Петровична!
А ты по роду мне родна сестра.
И ты как татарам досталася,
Ты как трем собакам-наездникам?»
Говорит ему родная сестра:
«Я вечо́р гуляла в зелено́м саду́
Со своей сударынею-матушкою.
Как издалеча, из чиста поля,
Как черны вороны налетывали,
Набегали тут три татарина-наездники,
Полонили меня, красну девицу,
Повезли меня во чисто поле:
А я так татарам досталася,
Трем собакам, наездникам».
Молодой Михайло Казаренин
Собирает в шатрах злата-серебра,
Он кладет в те сумы переметные,
Переметные, сыромятные,
И берет беседу дорог рыбий зуб,
Посадил девицу на добра коня,
На русского богатырского,
Сам садился на татарского,
Двух коней в поводу повел
И поехал к городу Киеву.

Въезжает в стольный Киев-град.

А и стольники, приворотники
Доложили князю Владимиру,
Что приехал Михайло Казаренин.
Поколь Михайло снял со добра коня
Свою сестрицу родимую
И привязал четырех коней к дубову столбу,
Идут послы от князя Владимира,
Велят идти Михайле во светлу гридню.

Приходил Казаренин во светлу гридню

Со своею сестрицею родимою,
Молится Спасову образу,
Кланяется князю Владимиру и княгине Апраксеевне:
«Здравствуй ты, ласковый сударь Владимир-князь,
Со душою княгинею Апраксеевною!
Куда ты меня послал, то сослужил:
Настрелял гусей, белых лебедей
И перелетных серых малых уточек.
А и сам в добыче богатырския:
Убил в поле трех татаринов,
Трех собак-наездников
И сестру родную у них выручил,
Молоду Марфу Петровичну».
Владимир князь стольный киевский
Стал о том светел, радошен,
Наливал чару зелена вина в полтора ведра
И турий рог меду сладкого в полтретья ведра,
Подносил Михайлу Казаренину.
Принимает он, Михайло, единой рукой
И выпил единым духом.

Втапоры пошли они на широкий двор,

Пошел князь и со княгинею,
Смотрел его добрых коней,
Добрых коней татарскиих.
Велел тут князь со добра коня птиц обрать,
И велел снимать сумы сыромятные,
Относить во гридни светлые,
Берет беседу дорог рыбий зуб,
А и коней поставить велел по стойлам своим.
Говорил тут ласковый Владимир-князь:
«Гой еси ты, удача добрый молодец,
Молодой Михайло Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад!
У меня есть триста жеребцов,
И три любимы жеребца,
А нет такого единого жеребца.
Исполать тебе, добру молодцу,
Что служишь князю верою и правдою!»