Былины

И ай на горах-то, на горах да на высокиих,
На шоломе было окатистом,
Эй там стоял-постоял да тонкой бел шатер,
Эй тонкой бел шатер стоял, да бел полотняной.
И эй во том во шатри белом полотняном
И эй тут сидит три удалых да добрых молодца:
И эй во-первых-де старой казак Илья Муромец,
И эй во-вторых-де Добрынюшка Никитич млад,
Во-третьих-де Олёшенька Попович был.
10 Они стояли на заставы на крепкое
И эй стерегли-берегли да красен Киев-град,
Они стояли за веру за христианскую,
Що за те же за церквы всё за божьии.
И по ютру ле добры молодцы пробужаются,
Э они свежой водой ключевой умываются,
Тонким белым полотенцом утираются.
Выходил-де старой казак из бела шатра,
Он смотрел же в подзорную во трубочку
Он на все же на четыре да кругом стороны:
20 Во первой-то стороны да горы лютые,
И во второй-то стороны да лесы темные,
Во третей-то стороны да синё морюшко,
Во четвертой-то стороны да чисто полюшко.
Он смотрел же, глядел да вдоль он по полю,
По тому же раздольицу широкому,
Ко тому же ко морюшку ко синему.
От того же от морюшка от синего
Не погода ле там да поднималася,
Що не пыль ли во поле распылалася, —
30 Еще идет удалой да доброй молодец
И не приворачиват на заставу на крепкую,
Он и прямо-то едёт да в красен Киев-град.
Тут заходил старой казак в тонкой бел шатер,
Говорил же он братьям своим крестовыим:
«Уж вы ой еси, братьица мои крестовые,
Во-первых, ты, Добрынюшка Микитич млад,
Во-третьих же, Олёшенька Попович был!
Уж вы що же сидите да чего знаете?
Как наехал на нас и супостат велик,
40 Супостат-то велик, удалой доброй молодец;
Как и едёт молодец-от в красен Киев-град,
А не приворачиват на заставу на крепкую,
Он и прямо ведь едёт в красен Киев-град».
А-й посылают Олёшеньку Поповича:
«Поезжай-ка, Олёшенька, попроведай-ка».
Выходил же Олёшенька из бела шатра,
Засвистел-де Олёшенька добра коня, —
Как бежит его конь да из чиста поля,
Его доброй конь бежит, только земля дрожит.
50 Тут крутешенько Олёшенька коня седлал,
Он седлал, он обуздал коня доброго,
Он вязал же потружечки шелковые, —
Еще семь-то потружок да едного шолку,
А восьмая потруга из семи шолков,
Еще та же потруга через хребётну кость, —
А не ради басы, а ради крепости,
Да ради опору богатырского, —
Не оставил бы конь да во чистом поли,
Не пришлось бы молодцу пешком идти.
60 Он седлал, он обуздал коня доброго,
Он взял же доспехи богатырские.
Только видели Олёшеньку — в стремена ступил,
А не видели поездки богатырское,
А увидели — на поле курева стоит,
Курева где стоит, да пыль столбом валит.
Наезжал он удалого добра молодца,
Засвистел-де Олёша по-соловьиному,
Заревел-де Олёшенька по-звериному,
Зарычал же Олёшенька по-туриному,
70 Зашипел он, Олёшенька, по-змеиному.
Еще едёт молодец, он не оглянется.
Еще тут же Олёшенька прираздумался,
Поворачивал Олёшенька добра коня,
Поскакал же Олёшенька ко белу шатру,
Приезжал же Олёшенька ко белу шатру,
Тут крутешенько Олёшенька во шатер бежал,
Говорил же он братьям своим крестовыим:
«Уж вы ой еси, братьица мои крестовые,
Во-первых, ты, старой казак Илья Муромец,
80 Во-вторых-де, Добрынюшка Никитич млад!
Еще едёт молодец да не моя чета,
Не моя-де чета, да не моя верста:
Еще едёт молодец да по чисту полю,
Он своима доспехами потешается,
Он востро копье мечёт по поднебесью,
Он правой рукой мечёт, да левой схватыват;
На правом его плечи сидит да млад сизой орел,
На левом плечи сидит да млад белой кречат,
Впереди его бежит да два серых волка,
90 Два серых же волка, да два как выжлока,
Назади его бежит да две медведицы».
Посылают Добрынюшку Микитича,
Выходил-де Добрынюшка из бела шатра,
Засвистел-де Добрынюшка добра коня.
Как бежит его конь да из чиста поля,
Его доброй конь бежит, только земля дрожит.
Как крутешенько Добрынюшка коня седлал,
Он седлал и уздал да коня доброго,
Он вязал же потружечки шелковые, —
100 Еще девять-то потруг да едного шелку,
Как десятая потруга да из семи шолков,
Еще та же потруга через хребётну кость, —
Не для-ради басы, а ради крепости,
А для-ради опору богатырского:
«Не оставил бы конь меня во чистом поли,
Не пришлось-де молодцу пешком идти».
Он накладывал седёлышко черкальчето,
Надевал он уздичку да всё тесмяную,
Он и брал себе плетку да всё ремянную,
110 Он и брал все доспехи да богатырские,
Он и взял все три вострые ведь сабельки,
Он и брал все три булатны копьица,
А подвязал он себе ведь острой меч,
Он и брал же тугой лук разрывчивой,
А он надевал же налучищо каленых стрел,
Надевал на главу да шляпу греческу.
Он и с братьями крестовыма прощается:
«Вы простите-ка, братьица крестовые,
Во-первых-де, старой казак Илья Муромец,
120 Во-вторых-де, Олёшенька Попович был!
Уж если мне на поле как смерть будёт,
Увезите меня да в красен Киев-град,
Да предайте меня да ко сырой земли».
Тут крутешенько Добрынюшка на коня скочил,
Он еще того скоре да в стремена ступил,
Только видели — Добрынюшка в стремена ступил,
А не видели поездки да богатырскои,
А увидели — на поле курева стоит,
Курева где стоит, да пыль столбом валит.
130 Наезжал он удала да добра молодца,
Объезжал он удалого да добра молодца,
Еще едёт — молодцу да всё встречается.
Кабы честлив был Добрынюшка очетливой,
Он и знал же спросити, про себя сказать,
Тут соскакивал Добрынюшка со добра коня,
Он снимал же свою да шляпу греческу,
Как низко молодчику поклоняется:
«Уж ты здравствуёшь, удалой да доброй молодец!
Ты куда же едёшь, да куда путь держишь?»
140 Говорит тут удалой да доброй молодец,
И говорит-то он да выхваляется,
Он своима доспехами потешается,
Он востру саблю мечёт по поднебесью,
Он правой рукой мечёт, левой схватыват,
Еще сам из речей выговариват:
«Уж я еду прямо в красен Киев-град,
Уж я хо́чу ведь Киев-от в полон возьму,
Я князя Владимира под меч склоню,
А Опраксею-княгину да за себя возьму,
150 Уж я божьи ти церкви да все под дым спущу,
Я святые иконы да копьем выколю,
Злато, серебро телегами повыкачу,
Я попов, патриархов всех под меч склоню,
Християнскую веру да облатыню всю,
Ваши головы богатырей повырублю,
А на копьица головушки повысажу»,
Еще тут же Добрынюшка не ослушался,
Как заскакивал Добрыня да на добра коня,
Поскакал-де Добрынюшка ко белу шатру,
160 Приезжал же Добрыня да ко белу шатру,
Тут крутешенько Добрынюшка со коня скочил,
Тут еще того круче да во шатер бежал,
Говорил же он братьям своим крестовыим:
«Уж вы ой еси, братьица крестовые!
Как наехал на нас да супостат велик,
Супостат-то велик, удалой доброй молодец.
Еще едёт молодец, он да потешается,
Он востро копье мечёт по поднебесью,
Он и сам из речей да выхваляется:
170 „Еще еду я прямо в красен Киев-град,
Уж я хочу — Киев-от в полон возьму,
Уж я князя Владимира под меч склоню,
Я Опраксею-княгину да за себя возьму,
Уж я божии ти церкви все под дым спущу,
Я святые иконы да копьем выколю,
Я попов, патриархов всех под меч склоню,
Злато, серебро телегами повыкачу,
Ваши головы богатырей повырублю,
Как на копьица головушки повысажу“».
180 Еще тут же старому да за беду стало,
За великую досаду да показалося,
Сомутились у старого да очи ясные,
Расходились у старого да руки белые,
Выходил-де старой да из бела шатра,
А засвистел-де старой казак добра коня.
Как бежит его конь да из чиста поля,
Его доброй конь бежит, только земля дрожит.
В теменях-то старой казак коня седлал,
А он вязал же подпружечки шелковые, —
190 Как двенадцать-то потружок да едного шолку,
А тринадцата потруга да из семи шолков,
Еще чистых шелков да шамахинскиих,
Еще та же потруга через хребётну кость, —
Она не для-ради басы, а ради крепости,
Как для-ради опору богатырского.
Он накладывал седельцо да всё черкальчето,
Надевал он уздичку да всё тесмяную,
Он и взял свои доспехи да богатырские,
Он и взял все три вострые-то сабельки,
200 Он и брал три булатные все копьица,
Подвязал же старой он да себе он вострой меч,
Он и брал ведь тугой лук разрывчивой,
Надевал же он латы да всё кольчужные,
Как на те же на латы на кольчужные
Надевал же налучищо каленыех стрел,
Он и брал же чинжалище булатноё.
Тут скорешенько старой он на коня скочил,
Как еще того круче да в стремена ступил.
Только видели старого — да в стремена ступил,
210 А не видели поездки да богатырское,
А увидели — на поле курева стоит,
Курева-де стоит, да пыль столбом валит.
Наезжал он удала да добра молодца,
Объезжал он удала да добра молодца.
А не две ле горы да сокаталосе,
Как не два ле сокола да солеталосе,
Как не два богатыря да соезжалосе, —
Соезжалися да тут отец с сыном.
Во-первых они съехались вострыма копьями,
220 По насадочкам копьица изломалися,
А от рук руковяточки загорелися, —
Они тем боём друг друга не ранили.
Во-вторых они съехались вострыма саблями,
По насадочкам сабельки поломалися,
А от рук руковяточки загорелися, —
Они тем боём друг дружку не ранили.
Да тянулись на тягах да на железныих,
Через те же через гривы да лошадиные,
Еще тяги железны да изломалися, —
230 Они тем же боём друг дружку не ранили.
Соскочили они да со добрых коней,
Как схватилися они да в рукопашный бой,
Они бьются-дерутся да трое суточки,
По колен они в землю да утопталися.
Оскользнула у старого да ножка правая,
А преуслабла у старого да ручка левая,
Как упал же старой он на сыру землю.
Тут наскакивал Сокольник да на белы груди,
А он расстегивал латы его кольчужные,
240 Он вымал же чинжалищо булатноё,
Он и хочот у старого пороть белы груди,
Он и хочот смотреть да ретиво сердцо.
Еще тут же старой да казак возмолился:
«Уж ты Спас, ты Спас да многомилослив,
Пресвятая мати божья, Богородица!
Я стоял ведь за веру да православную,
Я стоял же за церкви да всё за божие,
Я стоял же за честные мона́стыри,
Я стерег-берег да красен Киев-град, —
250 А лёжу я тепере да на сырой земли,
Под тема же руками да басурманина,
А гляжу я тепере да во сыру землю».
Еще тут же старой казак почувствовал, —
Еще тут же у старого вдвоё силы прибыло,
А он брал же Сокольника во белы руки,
Как вымётывал Сокольника по поднебесью,
Выше лесу его да он стоячего,
Ниже облака его да всё ходячего,
Как вымётывал его, всё подхватывал,
260 Тут скакал же ему да на белы груди,
Как расстегивал латы его кольчужные,
Как увидал на ём да крест серебряной,
Имянной его да Ильи Муромца,
Говорил тут старой-от да таково слово:
«Уж ты ой еси, удалой да доброй молодец!
Ты коей же земли да коего городу,
Ты какого отца да коей матери?»
И говорит же Сокольничок таково слово:
«Когда был я у тя да на белых грудях,
270 Я не спрашивал ни имени, ни вотчины,
Ни отечества я, ни молодечества».
Тут и брал его старой-от да за белы руки,
Поднимал тут его да на резвы ноги,
Целовал его во уста да во сахарные,
Называл его сыном да всё любимыим{144}.
Тут садилися они да на добрых коней,
Тут поехали молодчики ко белу шатру.
Тут стречают-то братья-то его крестовые,
А во-первых-де, Добрынюшка Микитич млад,
280 Во-вторых-де, Олёшенька Попович млад.
Тут соходят-то молодцы со добрых-коней,
Становили они коней к одному корму,
Еще сами входили да в тонкой бел шатер.
Говорит тут старой казак таково слово:
«Уж ты ой еси, удалой да доброй молодец!
Еще как же те имя, да как те вотчина?»
И говорит тут удалой да доброй молодец,
Еще стал же молодчик да всё рассказывать:
«От того я от морюшка от синего,
290 От того я от камешка от Латыря,
Я от той же от бабы да от Златыгорки,
Еще имя мне, вотчина — Сокольничок,
А по чистому полю я наездничок;
А лет мне от роду да всё двенадцатой».
Говорит тут старой он да таково слово:
«Уж ты ой еси, удалой да доброй молодец!
Поезжай-ка ко морюшку ко синему,
Ко тому же ко камешку ко Латырю,
Да ко той же ко бабы да ко Златыгорке,
300 Да ко той же ко маменьке родимое, —
Подрасти-кося лет еще двенадцать ты,
Тогда и будёшь по полю поляковать».
Еще тут же молодчику не понравилось,
Выходил же Сокольничок из бела шатра,
Да скакал-де Сокольничок на добра коня,
Поскакал-де Сокольничок ко синю морю,
Как поехал он к маменьке родимое.
Приезжаёт тут к маменьке родимое,
Да стречает его маменька родимая,
310 Он и слова со матерью не молвил же,
Он взял же копейцо да всё булатноё,
Он сколол же маменьку родимую.
Еще тут же Златыгорке славы поют.
Тут скакал же Сокольничок на добра коня,
Как поехал Сокольничок ко белу шатру,
Еще хочот сколоть да Илью Муромца.
Подъезжаёт Сокольничок ко белу шатру,
Еще в эту ведь пору да и во то время,
После же той же ведь битвы да всё великоей
320 Приуснули тут да добры молодцы
Как крепким они сном да богатырскиим,
Как не слышали потопу лошадиного.
Как соскакивал Сокольничок со добра коня,
Сомутились у Сокольника очи ясные,
Расходились у Сокольника руки белые,
Еще брал же Сокольничок востро копье,
Еще хочот сколоть да Илью Муромца,
Еще прямо направил да в ретиво сердцо.
На груди у Ильи да был имянной крест,
330 И из чистого он был как золота,
Не велик и не мал — да ровно три пуда.
А как попало копейцо да в имянной-от крест,
Скользёнуло оно да во сыру землю,
Как ушло оно в землю да всё во пять сажон.
Ото сну ле тут старой он да пробужается,
Как с великой передряги да просыпается,
Как увидел Сокольника очи ясные,
Как не мог же Сокольничок-то справиться.
Как схватил же Сокольника в руки белые,
340 А как вымётывал Сокольника по поднебесью,
Выше лесу его нонче стоячего,
Ниже облака его да всё ходячего,
А как вымётывал его, да не подхватывал,
И упал же Сокольничок на сыру землю,
Как едва же Сокольничок едва дыхат.
Тут скакал-де старой казак на белы груди,
Как расстегивал латы его кольчужные,
Еще взял же чинжалищо булатноё,
Распорол же Сокольничку белы груди,
350 Расколол у Сокольника ретиво сердцо.
Еще тут же Сокольничку славы поют.