Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков

К другому кругу читательских интересов, идей и образов принадлежат повествования о Потоке, Ставре, Иване Годиновиче. В связи с социальной борьбой XVII века, с изменениями в общественной жизни, а также в связи с некоторым изменением во взаимоотношениях в семье, в литературе все чаще появляются герои незнатного происхождения, но умные и предприимчивые. Читателя привлекали рассказы о смелых людях, побеждающих жизненные невзгоды не столько силой, сколько хитростью и смекалкой. Нравятся и рассказы об умных, находчивых женщинах. Образ такой женщины давал и богатырский эпос. Жена Ставра Годиновича — энергичная, умная и хитрая женщина. Жена Ставра — богатырша, но в рассказе о ней на первое место выдвигается не сила, а хитрость и смелость. Чтобы выручить из беды мужа, она едет в Киев и, ловко обманывая князя, не только заставляет его освободить Ставра, но и «жаловать лутче старова». Занесенный в рукописную книгу сюжет о Ставре попал в русло повестей об умных и хитрых женщинах, в круг городских новелл.

С другими темами, другими образами можно сопоставить содержание повествований об Иване Годиновиче и о Михайле Потоке. Богатыри в этих былинах, а особенно во второй, ничем не выделяются. Михаил Поток легковерен, медлителен, его бой в гробнице со змеей производит впечатление заранее предопределенного колдовством его жены. Женские образы гораздо более значительны, они резче, четче обрисованы, лучше запоминаются. Жена Михаила Потока, Авдотья Лиховидовна, Лебедь Белая, злая, коварная колдунья, красивая и жестокая, напоминает княгиню Улиту из повести о начале Москвы. Похожа она по ее поведению и на жену Соломона. Сюжеты о Михайле Потоке и Иване Годиновиче привлечены кругом популярных повестей о злых и коварных женщинах, «злых женах». Интерес к человеку сильного, пусть отрицательного, но яркого, характера поддерживал жизнь этих записей в рукописных сборниках. Кроме того, торжество богатыря над злом должно было также привлекать читателей к этим текстам.

Окружение, в котором находим тексты о богатырях в рукописных сборниках, также подтверждает выводы о том, что повести эти были привлечены в литературу развитием сюжетных повествовательных жанров, тесно связанных с народным творчеством. В сборниках находим сатирические произведения, как повести о Ерше, о куре и лисице; переводные повести о Бове и Еруслане; повести о царе Соломоне; «Историю» о Фроле Скобееве и т. д. Попадают повести о богатырях и в соседство с историческими произведениями. В сборнике ГБЛ, 6147, Шибанова 186, где помещен отрывок «Истории» об Илье Муромце, находим повести о нашествии Батыя на Рязань, о Мамаевом побоище, о разорении Иерусалима, о пленении Царьграда. Это также подтверждает мысль о том, что повествования о богатырях воспринимались как повести об историческом прошлом. Так, «особое развитие в XVII веке разнообразных видов повести, возможно, послужило стимулом для записи, в первую очередь старин, которые напоминали своим содержанием историческую и авантюрную повесть».[96]

11

Очерченный в предшествующем изложении процесс — своеобразная литературная жизнь занесенных в рукописные сборники текстов с былинными сюжетами — продолжается в XVIII веке. Но в записывании былин наблюдается в это время и новое явление. В XVII веке, как мы видели, были случаи записи былин почти в том виде, как они жили в устной традиции, с сохранением всего их поэтического облика, стихотворного склада и фразеологии. Однако и в этих случаях запись воспринималась и писцами, и читателями как повествование, рассказ, но не песенное произведение. Отсюда и свободное обращение с текстом при переходе его из одного сборника в другой. В XVIII веке мы встречаемся уже с записями былин именно как стихотворных и песенных произведений.

Таков сборник Кирши Данилова, известный нам по копии 80-х годов XVIII века, но составленный, по-видимому, в середине века, а быть может, и ранее.[97] Хотя в этом сборнике тексты былин тоже написаны без разделения на стихи, однако составитель несомненно имел в виду песенный склад записываемых им произведений, о чем свидетельствует стремление показать напев в предпосланных каждому тексту нотных строчках. В сборнике Кирши Данилова былины помещены среди других песен — исторических и бытовых, а не включены в круг произведений повествовательной литературы, как это мы видим в рукописных сборниках, содержащих «Повести», «Сказания» и «Гистории» о русских богатырях.

По некоторым данным можно предполагать наличие в XVIII веке и еще подобных сборников, до нас не дошедших. Так, писатель В. А. Левшин в примечании к одной из своих сказок упоминает о бывшем у него «собрании древних богатырских песен», которое погибло во время пожара.[98] Приведенные им по памяти фрагменты одной из былин[99] не совпадают ни с одним из текстов сборника Кирши Данилова. Это дает право утверждать, вслед за А. М. Лободой,[100] что в руках В. А. Левшина был какой-то другой (но не Кирши Данилова, как думал К. Ф. Калайдович) сборник былин.