Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков

Подносили Тугарину полведра вина,
Подносили Олешеньке полведра вина,
Олешенька-та да потихоньку пьет,
А Тугарин-от да на один душок,
А Тугарин-от на один дух выпиват.

(Тихонравов

— Миллер, отд. II, стр. 98).

Ах Яким, ты Яким, слуга-паробок!
Ты помнишь ли, Аким, памятуешь,
Как у нашего попа-батюшки,
Как у Семена света Ростовскаго,
Была корова обжорчивая,
Она кашей-бардой охлебалася,
От того-то и смерть ей случилася.

(Миллер

, стр. 98).[26]

Именно потому, что отрывок представляет бесспорно часть устно-поэтического произведения, при этом самую раннюю по времени запись данного сюжета, особый интерес получают подробности, которых нет в более поздних записях: участие чашника фрязина Матвея Петровича, уговаривающего Алешу не смеяться над Тугарином, так как тот не любит «шутки тяжелыя»; более детальная картина пира; наименование слуги Алеши Поповича Торопом. А. П. Евгеньева, обратившая на это внимание, дала убедительное объяснение потери первых двух черт позднейшей традицией: «Не только в XIX—XX вв., но уже в XVIII в. не было того материала, из которого черпала свои краски былина; в XVII же веке его было достаточно, и былина расцвечивалась яркими красками действительности. Детали пира в масловском отрывке (отсутствующие в записях XIX—XX вв. не только былины об Алеше и Тугарине, но и в других, где изображаются пиры) конкретны и живы для XVI—XVII вв. («Чашник-фрязин Матвей Петрович», наливающий «чару меду сладкого», «девятая ества — лебедь белая», передача поднесенной чары младшему товарищу) — отсутствуют в современных записях, так как не поддерживаются реальной жизнью».[27] Эти подробности органичны в изображенной сцене. Отрывок свидетельствует о наличии в XVII веке редакции эпизода на пиру, которая в более поздних былинах не сохранилась.

Интересно также имя слуги-паробка Алеши Поповича — Тороп, упоминающееся в летописных сводах как имя слуги богатыря Александра Поповича. В XVIII веке это имя, видимо, получает в эпосе более широкое применение для обозначения слуги богатыря. В приведенном Левшиным былинном отрывке[28] Тороп оказывается слугой Добрыни Никитича. В рукописных текстах XVIII века об Илье Муромце (наст. изд., №№ 10—12) говорится, что князь Владимир подарил Илье Муромцу «слугу вернова» Торопа, с которым Илья и выезжает в поле. Имя Торопа как слуги Ильи Муромца находим и в варианте былины о Калине-царе, записанном от М. Д. Кривополеновой.[29] В других записях XIX—XX веков это имя уже не встречается. Слуга Алеши — обычно Еким, Аким.

Значительной сохранностью былинного речевого склада и ритма отличается и текст с записью былины об Иване Годиновиче. Стихотворный вид былины легко восстанавливается, строки с разрушенным стихом встречаются редко.

Происхождение записи неизвестно, но скорее всего можно предположить, что это не копия более раннего списка (так как отсутствуют обычные в этих случаях описки и искажения), а довольно точная запись устного источника. При записи, возможно, внесены были некоторые изменения и сокращения, но если таковые и есть, то они явно незначительны: повествование развивается стройно, логично, все эпизоды находят параллели в позднейших изустных вариантах, совпадая порой и в деталях, и словесно (особенно сближаются в этом отношении данный текст и вариант сборника Кирши Данилова). Некоторое сокращение можно скорее всего предполагать в эпизоде насильственного увоза Настасьи с предшествующим ему упоминанием о пире у Дмитрия, так как здесь отсутствует обычная для данного эпизода сцена борьбы. Но, может быть, уже в таком виде была известна писцу сама былина. Если же это и копия, то не сокращенного изложения былины, как определила данный текст П. Г. Ширяева, а очень хорошо сделанной записи подлинной былины.

Вместе с традиционным характером ряда эпизодов в тексте наблюдается и своеобразная передача некоторых из них. Так, отсылка дружины на лов происходит уже после того, как Ивану Годиновичу удалось увезти Настасью. И он посылает дружинников привезти ему дичины для брачного стола (во многих других вариантах он посылает дружину по звериным следам за подарком для князя, иногда, как например у Кирши Данилова, и до посещения дома Дмитрия). Возвращение дружины с «питерами и едерами», с «ествой сахарною» после расправы с Настасьей дает возможность подчеркнуть печальное завершение предпринятого Иваном Годиновичем сватовства. Таким образом, оба эпизода искусно связаны с повествованием, художественно оправданы, а по своему характеру явно принадлежат к устной традиции.