Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

– Мы с моим товарищем Мишелем Мурром, которого полиция уже арестовала в прошлом месяце, давно мечтаем о славе. Он устроил скандал на пасхальной мессе в соборе Парижской Богоматери, за что пострадал и стал известен публике; я же затеял дело более грандиозное: уничтожение Эйфелевой башни. Почему в самом деле, Эйфеля знают все, а меня, кроме моих товарищей, никто? Если бы мой план удался, каждый турист, при приезде в Париж, говорил бы, посещая Марсово Поле: «вот то самое место, где инженер Эйфель построил свою башню, а студент Анри Гатар де Беарн ее уничтожил».

* * *

Человеческое тщеславие также древне, как мир. Вся языческая древняя культура, созданная любованием человека своими жизненными силами, двигалась в огромной мере тщеславием. Это чувство толкало правителей к расширению своей власти и своей территории, вело полководцев к победам, заставляло ораторов произносить речи, атлетов соревноваться в силе и ловкости, художников творить свои произведения. До появления христианства тщеславие поощрялось в людях как полезное качество для развития личности, государства и общества. С ним боролись только такие просветленные люди древности, как Сократ, который, например, говорил своему ученику цинику Антисфену: «Сквозь дыры твоего нарочито изодранного платья я вижу твое тщеславие».

Но только с Христа, с учения о блаженстве нищих духом и кротких, скромность стала общепризнанной добродетелью, общеобязательнымнастроениемдуши.Тольковсвязисхристианством самолюбование, тщеславие, гордость, обоготворение своего земного «я» стало грехом. И как была облагорожена христианская цивилизация внедрением в людей богобоязненной скромности! Облагораживалось даже само тщеславие, когда оно проявлялось по греховной слабости: направлялось к полезному служению обществу, к проявлению истинных творческих сил в науке, в искусствах.

И вот сейчас, в жуткую эпоху падения христианского мироощущения, внутреннее язычество со своими неизбежными признаками снова овладевает людьми. Вновь появляется самовозвеличение человека в его греховном земном бытии, расцветает культ гордости, любования собой.

От самоослепленных диктаторов до последних провинциальных королев красоты, все охвачены восторгом перед своим собственным «я». Один – у себя в городе – первый футболист. Другой – мотоциклист. Третий – автомобилист. Четвертый – первый пловец. Пятый – первый ходок. Все – в чем-нибудь первые: в шитье, в стучании на машинке, в прыжках, в двигании ушами, в подражании реву животных.

К рекордам лихорадочно стремятся все, всюду, наперерыв: на земле, в воздухе, на воде, под водою. На колесах, на лыжах, на яхтах, на пузырях, на авионах, на парашютах. Кто-то шесть дней непрерывно кружит по арене на велосипеде, чтобы достичь славы. Кто-то катит носом орех по шоссе, чтобы создать себе громкое имя. Кто-то старается выдуть самый большой в мире мыльный пузырь, чтобы об нем тоже знали. Даже попасть в газетную хронику со скандальной историей – и то бальзам для охваченной тщеславием души.

И все это не для других, не для ближних, а все для себя, для себя, для себя… И не только во второстепенных областях жизни, но и в высших сферах культуры – в искусстве, в живописи, в музыке: кричащая реклама, клоунада, негритянский там-там…

* * *

Захлестывает язычество нашу цивилизацию со всех сторон. Блаженные кротостью, скромностью, нищие духом – в пренебрежении. Бушует гордость, обоготворение себя, возвеличение собственных сил.

И теряющая Бога цивилизация уподобляется сейчас этой самой бессмысленной Башне Эйфеля, дырявой, пустой, воздвигнутой во имя современной машины и ярмарки, поднявшейся выше храмов, выше дворцов только для того, чтобы побить нелепый рекорд.

И не символом ли нашего времени является ничтожный тщеславный студент, который к пустой славе творца башни мечтал присоединить пустую геростратову славу ее разрушителя?

Без Бога – в цивилизации ничтожно все; сверху донизу. Даже если это самый большой в мире мыльный пузырь…

«Россия», Нью-Йорк, 13 июня 1950, № 4400, с. 3.

Во тьме веков

Утеряв рай, лишился человек блаженства лицезреть Господа.

Для общения с Творцом среди всего человечества тянулась одна тонкая нить: от патриархов к Христу.

Все же остальное, отпавшее, объятое страхом жизни и смерти, оскудевшее духом в животной борьбе, растекалось дальше и дальше во все стороны грешной земли. Размножалось, гибло, опять возникало. И вдали от утерянного Бога принимало образ и подобие зверя.

Но озаренная когда-то Божьим светом душа человеческая в глубине своей сохранила неясную память о былом ослепительном счастье. Говорило ей смутное воспоминание: где-то есть Бог. Где-то скрывается Он, великий, таинственный, невидимо присутствующий, невидимо все направляющий. Но где Его лик? Как искать? Где найти?

Шумели вокруг человека океаны, реки, леса. Может быть, они, сами непонятные, сами таинственные, знают великую тайну? Не за ними ли скрывается Тот, Которого ищет душа?