Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Колыхался океан в берегах. Бил о берег зубцами прибоя. Тихий и ласковый, как отсвет ясного неба; гневный и темный, как отражение грозовых туч.

И, пытаясь вспомнить утерянное, благоговейно вопрошала душа:

– Великий, бескрайний… Не ты ли бог мой?

Звенели ручьи. Плескались реки, мча воды неизвестно откуда, неизвестно куда. Чьи слова слышаться в шуме и плеске? Кто, неустанный, движет все это, как будто живое, как будто бы мертвое?

– Не Он ли, скрытый на дне, окруженный пеною вод?

И леса тянулись вокруг. Толпились великаны, прикованные к земле цепями корней. Внизу – сумрак тревожных теней, таинственный гул, вверху – трепещущая зеленая сеть…

– Не Его ли священное тело в вековых складках стволов? Не Его ли далекий зов в шелесте листьев?

И в изломах молний искал человек святую десницу. Слышал забытый голос Бога в грохоте грома, в реве бури, во вздохах земли.

И во все века, во всех поколениях, всматривался в небо, ожидая, что быть может, отсюда, из далекого хрустального мира Забытый откликнется. На огнем кипящее солнце направлял взор, с испугом опускал дерзновенные глаза, склонял голову:

– Не это ли Ты?

И в лунном лике видел Его:

– Не Ты ли, божественный?

Стало небо обителью небожителей, священным простором для поступи планетных богов. Заселилось детьми бессмертных и смертных, героями древних сказаний, небывалыми существами, предметами. Затрепетало мерцанием ищущей веры.

Прошел так человеческий род все пути от пещер до дворцов, от обрубков жалких фетишей до ослепительного мрамора храмов и статуй. Обыскал в своих поисках все: и небо, и землю, и воды, и воздух, и себя самого – в душах предков, в ушедших героях. Стал в отчаянии свергать богов при помощи разума, не получая взамен ничего…

И воссияла, наконец, звезда Вифлеема.

Звезда неожиданная, новая, не из бывших богов; сама не бог, но ведущая к Богу. Вспыхнула для всех, видевших в небесных светилах смутные образы Божьи; явилась для тех, кто далее, за небесами, угадывал неизвестного бога, Демиурга, высшее Благо – идею идей.

Своим светом связала она старый мир с новым, закончила долгие поиски. Нашла душа человеческая то, что когда-то во тьме веков утеряла. Стал Утерянный Найденным, сделался Скрытый Явившимся.

И в сиянии звезды Вифлеема пали с неба звездные боги; склонились перед Пришедшим солнце и месяц. Вознесли хвалу Истинному – священные цветы, священные звери, ручьи, реки, океаны, леса, ветры, огонь.

И возблагодарил Господь всех их за спасительное напоминание о Нем в заблудших человеческих племенах и народах. И сделал их – звезды, цветы, леса, океаны, ручьи, ветры, грома и молнии – красотой своей божественной царской короны.

«Русская мысль», Париж, 18 января 1950, Приложение к № 207 «Слово церкви», с. 1.

Песни познания

1. В смутные дни

Много было испытаний дли веры на протяжении христианских веков. Были времена: с любовным смирением тянулись души людей за лаской к божественному лику Отца. Были времена: угасал этот восторг, затемнялся преклонением перед величием разума, люди-дети сами начали мнить себя отцами высшего знания. Но никогда душа человека, в которой мерцает еще свет Христов, не металась так от боли сомнений, как теперь, в грозный век торжества зла.

Поздней ночью, не находя сна, стонет мысль моя от всеобщей неправды вокруг; от безнаказанности убийц тела и духа: от ничтожества судей-правителей; от презренного себялюбия толп человеческих.

Стонет мысль, плачет душа. И говорит во тьме отчаяния:

– Где же Бог? Где жезл Его? Где всемогущество? Где всеблагостность?

Если всеблаг Он, то всемогущ ли? Ибо всеблагий не может терпеть бескрайнего владычества дьявола.

Или всемогущ Он? Но тогда – всеблагий ли?

Ибо может ли всемогущий при всеблагости отдать сатане царство над миром?

Мятется душа. Не в состоянии в разум вместить несовместимое. А мысль продолжает течение. И охватывает сознание ужасом:

– Бог ли Христос? Или только любимый старший наш брат, святой страдалец, благостный пример светлой любви? Дух Его, быть может, и ныне страдает при виде победоносного зла. И теперь, как всегда, терпит он муки за землю. Но что может сделать сладчайший, благостный, если дьявол сильнее Его?

Мятется душа, теряет опору. А мысли продолжают стучать в мозг, ведут дальше, в беспросветную тьму:

– Нет, не Бог сотворил землю. Не Всеблагий наполнил ее проклятием смерти, страхом последнего часа, взаимным пожиранием, стонами жертв. Бог-любовь не будет истязать страданьями безутешных у гроба любимого друга, раскрывать пасть хищника, терзающего слабых для своего насыщения, терпеть реки крови, горы трупов, моря слез, бездны злобы и лжи.

Мятется душа. Туманится разум. И приходит, наконец, мысль последняя страшная:

– Бог, создавший мир, не был христианином.

* * *

А после ночи без сна приходит, наконец, день через светлые окна. Сверкающими нитями соединяет с солнцем отдохнувшее зрение.

И среди людей, среди дневного шума, среди суеты движений вижу я: мать склонилась над младенцем, учит первым шагам на земле.