Былое и дамы

Соблазнительная мыслишка выскользнула откуда-то сбоку и начала разрастаться, принимая четкую форму реальности. Первым ее элементом стал прочно вмонтированный в стену крюк, — один из двух, на которых была прочно подвешена штора. Другим — хорошая бельевая веревка, за которой нужно было просто сходить вниз, в кладовку. А дальше оставалось только сделать из веревки петлю, про-52 пустить веревку через крюк, влезть на стул, надеть петлю на шею и с силой вытолкнуть стул из-под ног. Как заманчиво — несколько мучительных мгновений и всем мукам конец!

Она представила себе их лица, когда они войдут в ее спальню, и вдруг увидела испуганные глаза Оленьки — она, небось, первая вбежит к ней, чтобы поделиться своими впечатлениями о музее. Она представила себе, как любимые золотистые глаза расширяются от ужаса, как в вопле распахивается любимый маленький ротик. И тут же отказалась от своей заманчивой идеи — не могла она причинить Оленьке такую боль! Значит, пора уходить.

Она надела на плечи лямки котомки и попросила Франсуа снести вниз ее кофр. Франсуа сразу сообразил, что она их покидает, и не очень удивился — слуги обычно отлично знают тайные подробности жизни своих господ. Не удивился, но огорчился. Он схватил Мальвиду за рукав и взмолился: “Не уходите! Это принесет беду нашему дому!”

Мальвида ответила, глотая слезы: “Я бы рада остаться, но не могу. Вы же знаете, что не могу”. Франсуа помог ей донести кофр до остановки омнибуса, всю дорогу повторяя: “Зачем вы уходите? Это принесет беду нашему дому!” Когда омнибус подъехал, Мальвида поцеловала морщинистую щеку Франсуа и утешила его на прощанье: “Не огорчайтесь! Я надеюсь, все обойдется!” Но он крикнул ей вслед: “Нет, не надейтесь! Ни за что не обойдется!”

МАРТИНА

На этом повествование о Мальвиде, и до того невразумительное, обрывается начисто. Куда ушла Мальвида? На какие деньги жила? Как перенесла разлуку со всем, что было ей дорого?

Выйти на ее след можно было только имея навык кропотливой научной работы. Я перечитала наново “Былое и думы”, в оригинале, по-русски, а не по-немецки в переводе Мальвиды, познакомившем Германию с Александром Герценом. Честь ей и хвала — не так уж он был знаменит, чтоб его стали переводить на немецкий, если бы не ее добровольный вклад в это дело. Хотя о самой Мальвиде в мемуарах нет ни слова, перевод сделан надежно и любовно. Трудно представить, сколько лет было потрачено на такой тщательный перевод — Герцен писал свои мемуары много лет, с 1854 года почти до самой смерти в 1870, а Мальвида все переводила и переводила. Значит, они встречались. Ну, конечно, встречались — ведь Мальвида каким-то чудесным образом навсегда завладела младшей дочерью Герцена, Ольгой, которую любила беззаветной материнской любовью.

Нигде нет упоминаний о том, как это произошло.

Пришлось обратиться к воспоминаниям Тучковой, которая выдала свою версию происшедшего, но только про бегство Мальвиды из дома Герцена:

“В то время мы уже жили в доме Герцена; вот как это случилось. Огарев и Герцен пошли однажды вместе в город, я была одна на своей квартире. Вдруг является старая горничная Герцена, с его детьми. Старшая из них, Наташа, с веселым лицом бросилась ко мне на шею и говорит: “Она уехала и все вещи взяла”. Я ничего не понимала и пошла с ними к ним домой, нам встретился их брат Александр. Он шел взволнованный, поднял маленькую Ольгу и поцеловал ее, глаза его были полны слез.

— Зачем это? Зачем это? — говорил он.

Герцен был очень рассержен этой чисто немецкой выходкой.

— Можно было объясниться, обдумать, — говорил он.

Идти к ней и просить ее возвратиться он ни за что не хотел”.

Возможно, Тучкова не знала, что он уже все обдумал и они объяснились, и что на прямой вопрос Мальвиды он ответил уклончиво: “Поступи так, как тебе подскажет твое сердце”. Но Тучкова наверняка знала, как они с Огаревым наступали на него и требовали избавиться от Мальвиды. Я разыскала письмо Огарева: “Мы хотим составить семью, но тут является чуждый элемент… Да разве мы ее составим в присутствии разъединяющего начала?”

Как Герцен мог просить Мальвиду возвратиться после своего хитрого совета поступить так, как ей подскажет сердце? Конечно, он стыдился посмотреть ей в глаза — ведь он ее просто-напросто выгнал. Но как он, такой щедрый и благородный, благодетель всей лондонской эмигрантской общины, мог бесцеремонно выставить из дому женщину, которая спасла его семью от полного крушения? Как он мог выставить ее из дому после почти трехлетнего бескорыстного служения ему и его детям? Зная, что у нее нет ни кола ни двора, ни гроша за душой?