Былое и дамы

Я только-только проснулась, и даже не успела причесаться, как прибежал сын садовника Вагнеров и сказал, что Козима просит меня срочно прийти в Винифрид. Я решила, что она внезапно надумала поехать с Рихардом в театр и приглашает меня посидеть с детьми. Она часто ездила с Рихардом на репетиции — будто бы для того, чтобы прослушать новую сцену, а на самом деле чтобы не дать ему закрутить интрижку с очередной певицей, к чему он, к сожалению, очень склонен.

Я наспех оделась и, даже не выпив кофе, поспешила к Вагнерам. К моему удивлению Козима встретила меня на пороге, держа в руке небольшую книжку. Не впуская меня в дом, она гневно сунула книжку мне под нос и спросила: “Ты читала эту гадость?” Я осторожно отвела ее руку от своего лица и посмотрела на обложку: “Человеческое, слишком человеческое”, новая книга Фридриха Ницше.

Я спросила осторожно: “И что же такое мой братец написал?”

“А ты не знаешь?” — закричала Козима.

“Не имею представления. Он со мной своими мыслями не делится”.

Козима открыла книгу на заложенной ленточкой странице и ткнула пальцем в отчеркнутый красным абзац: “Так полюбуйся, какую змею мы пригрели в своём доме! Сколько лет он приезжал к нам хоть сюда, хоть в Трибсхен, и жил у нас, лицемерно притворяясь другом!”

С трудом различая мелкие буквы на желтоватой бумаге, я стала читать отчёркнутые Козимой фразы, но они были так ужасны, что я не могла поверить, будто их сочинил Фрицци. Не мог он обзывать Рихарда и его оперы такими страшными словами, просто не мог! Ведь он всегда восхищался Рихардом и называл его величайшим гением всех времен.

Я прошептала: “Наверно, это подделка, Фрицци не мог такое написать!” Я пошатнулась и, кажется, на миг потеряла сознание — мне представилось, что меня немедленно вышвырнут из дома Вагнеров и кончится моё счастливое благоденствие в лучах славы Рихарда. Мне так приятно было рассказывать знакомым, что я на-днях пила чай с Вагнерами, или гуляла в парке с их детьми, или ездила с Козимой за покупками на рынок. Все восхищались и завидовали мне. А теперь этого никогда больше не будет!

Но Козима не дала мне упасть, она подхватила меня одной рукой и встряхнула, как мешок крупы, — она такая высокая и сильная, на две головы выше Рихарда. “Ладно, — сжалилась она, — заходи и выпей кофе, ты ведь не успела позавтракать? А потом отправляйся в детскую, помоги няне одеть девочек. Мне нужно срочно собраться, чтобы ехать с Рихардом в театр, — сегодня будет прогон первого акта “Пар-сифаля”.

Я сидела за кухонным столом перед чашкой душистого кофе, не в силах проглотить хоть каплю, как вдруг в кухню явился Рихард. Я очень удивилась, потому что он терпеть не мог кухонные запахи. Он подсел ко мне и заглянул мне глаза:

“Тебе понравилось, как твой любезный братец меня расписал? Настоящий поэт — какие слова нашёл! А я, наивный, принимал его в своём доме как родного!”

Неожиданно из глаз у меня потоком хлынули слёзы, я начала бурно икать и биться головой об стол, так что чуть не опрокинула чашку с кофе. Рихард испугался, он схватил со стула посудное полотенце и попытался утереть мои слёзы.

“Перестань реветь! Лучше расскажи, ты когда-нибудь видела этого еврея, Поля Ре?”

Я так удивилась, что даже перестала плакать:

“Поль Ре еврей? Но он ничуть не похож!”

“Ты думаешь, что все евреи ходят в ермолках и шепелявят в слове шнелль? Так знай, что самые опасные те, которые говорят по-немецки лучше, чем мы с тобой!”

“Так Поль Ре еврей? Вот почему он сразу показался мне таким противным!”

“Умница! Я всегда утверждал, что мы испытываем отвращение к евреям, даже не подозревая, что они евреи!”

Тут Козима позвала Рихарда и он поспешно ушел. А я наконец отхлебнула кофе и даже откусила кусочек бутерброда — у меня отлегло от сердца. Я поняла, что Вагнеры меня не прогонят в наказание за проделки моего сумасшедшего братца, который попал в лапы гнусного еврея Поля Ре.

ДНЕВНИК МАЛЬВИДЫ

Сегодня я получила письмо от Элизабет Ницше. Я удивилась, к чему бы это? Ведь она до сих пор никогда мне не писала, и я даже подумала, что это наверно Вагнеры попросили её отправить мне их письмо. Но письмо оказалось от нее самой, и было полно самой оскорбительной брани.

Она называет меня мерзкой сводницей за то, что я якобы свела ее прекраснодушного наивного брата с отвратным еврейским ублюдком Полем Ре, который, прикрываясь фальшивым дипломом доктора философии, совратил её дорогого Фрицци и замарал его чистую душу. Никогда, никогда у Фрицци и в помыслах бы не было поднять руку на высочайшего гения всех времен Рихарда Вагнера, если бы этот негодяй Поль Ре не воспользовался его болезнью, чтобы втереться к нему в доверие и нашептать ему в ухо оскорбительные обвинения в адрес его кумира.

В этом якобы нет ничего удивительного: по мнению Элизабет, евреи — гнусная раса, которая только и рыщет, как бы посеять раздор в благородных немецких душах. И потому в ужасной ссоре Вагнера с её Фрицци виновата я со своей якобы благотворительной виллой в Сорренто, где Поль Ре прикинулся другом Фрицци и нашел ключик к его сердцу.