Былое и дамы

Особенно нелепо это звучит если вспомнить, что именно Фридрих свёл меня с Ре и привёз его в Сорренто. Но это была не последняя нелепость в письме Элизабет. Оно заканчивалось пространным требованием порвать всякие отношения с Полем Ре и вынудить Фрицци отказаться от недостойной дружбы с этим хитрым евреем, который настраивает его против великой немецкой культуры.

Я в сердцах порвала это гнусное письмо и выбросила в мусорную корзинку, а потом пожалела — нужно было бы его сохранить, чтобы представить людям всю злобную мерзость натуры Элизабет Ницше.

МАРТИНА

Мальвида не ошиблась: Элизабет Ницше до своего последнего часа пронесла в душе факел ненависти к Полю Ре и ко всей еврейской расе. Вот цитата из ее воспоминаний, представленных в 1911 году к Нобелевской премии по литературе, но, к счастью, её не получивших — в том году её перехватил у Элизабет драматург Морис Метерлинк.

“В конце концов Израиль ворвался в образе доктора Поля Ре, очень ловкого, очень скользкого, с виду обожающего Ницше и обслуживающего его, а на деле во всём его перехитрившего — их отношения это образец отношений еврейства и Германии в миниатюре”.

ДНЕВНИК МАЛЬВИДЫ

Я, разумеется, не отказалась от дружбы с Полем Ре, а, напротив пригласила его читать лекции для моих курсисток. Вот уже два года мои римские курсы для эмансипированных девиц процветают, привлекая всё новых и новых слушательниц и вызывая негодование Элизабет Ницше. Она написала в каком-то журнале, что феминизм расцвёл в результате изобретения швейной машинки, раскрепостившей многих женщин от изнурительного труда белошвеек и подарившей им море свободного времени, которое им некуда девать.

Вряд ли хоть одна из моих курсисток стала бы белошвейкой, даже если бы Зингер не изобрёл швейную машинку, — все они барышни из благополучных семей, образованные и хорошо воспитанные. Я с симпатией отношусь ко всем слушательницам моих курсов, но сегодня пришла записываться на курсы молодая девушка, которая сразу покорила моё сердце неповторимой смелостью суждений и силой характера.

Я не могла бы объяснить, как я с первого взгляда эти качества распознала, но я уверена, что не ошиблась. Дело не во внешности. Впрочем, внешность её поразительна, хотя нельзя сказать, что она очень хороша собой — у меня есть несколько курсисток куда краше и элегантней. Но она очень привлекательна и стройна, а взгляд её огромных серых глаз магически завораживает и завлекает.

Хоть зовут её Лу фон Саломе и немецкий у неё абсолютно чистый, без тени акцента, оказалось, что родом она из Санкт-Петербурга. Я заговорила с ней на своем ломанном русском языке, и она просияла, когда узнала, что я перевела на немецкий “Былое и думы” Искандера. Оказывается, она даже читала отдельные выпуски этих мемуаров, так что я почувствовала к ней ещё большее расположение. А когда я, заполняя её формуляр, спросила, какой она религии, она строптиво вздернула верхнюю губку над прелестными жемчужными зубами и объявила:

“Никакой! Я давно поняла, что Бог умер!”

“Вы читали Фридриха Ницше?” — ахнула я.

“Кто такой Фридриха Ницше? Первый раз слышу!”

Это неудивительно — ни одна книга моего бедного Фридриха пока не была продана.

“Так откуда же вы взяли, что Бог умер?”

“Сама заключила — из чтения и размышлений. Вас это возмущает?”

“Напротив, меня радует, что вы мыслите самостоятельно”. “Чудесно! Меня тоже радует, что вы мыслите самостоятельно, дорогая Мальвида”, — самоуверенно ответила эта дерзкая девчонка, и я не смогла на неё рассердиться. Ни одна из моих девиц даже в мыслях не посмела бы назвать меня просто Мальвидой без фрейлин фон Мейзенбуг, а Лу даже не запнулась — мое имя слетело с её язычка естественно и мило.

Хотя Лу фон Саломе опоздала к началу семестра, она мне так понравилась, что я тут же записала её на курсы и пригласила прийти на следующий день, чтобы прослушать лекцию Поля Ре.

МАРТИНА

И тут началась настоящая карусель!

ЛУ

На лекции и семинары Лу обожала приходить с опозданием. Её появление было тщательно продумано — стоило ей отворить дверь и на цыпочках войти в аудиторию, как все головы поворачивались к ней. На лекцию Поля Ре она тоже пришла с опозданием. И хотя все обернувшиеся к ней головы были женские, опоздание оказалось очень удачным: тому, ради кого стоило выполнить этот трюк, не нужно было оборачиваться — он стоял к ней лицом. И как стоял, так и застыл с открытым ртом, прервав свою лекцию на полуслове. В тот же вечер он попросил разрешения проводить её после лекции домой.

И она охотно согласилась — она мгновенно почувствовала, что этот элегантный молодой человек может стать её другом на многие годы. После лекции и чая они долго шагали по ночному Риму, увлечённые процессом знакомства и взаимопонимания, растущего с каждой минутой. Так легко, так волшебно просто было поверять свои заветные мысли собеседнику, готовому боготворить каждое её слово. Не то, чтобы у неё был недостаток в боготворящих каждое её слово поклонниках, но ничьи восторги не находили такого звенящего радостью отзыва в её сердце.