Былое и книги

И которым «мы», евреи, никогда не будем по-настоящему интересны в качестве союзников – нас слишком мало. Самое большее, мы можем оказаться им нужны для какого-то красивого пропагандистского жеста – символические жесты, понимал Жаботинский, едва ли не важнее реальных дел в нашем мире, всегда воодушевляющемся какими-то фантомами. Поэтому горстка евреев, принимающих участие в Первой мировой войне на стороне Англии против Турции, способна подтолкнуть Англию принять серьезную декларацию о некотором праве евреев на турецкую Палестину.

Но ведь это очень опасно: вдруг Антанта проиграет? Не проиграет. Почему вы так уверены? Потому. А что будет с евреями, которые живут в странах прогерманской ориентации?! Ничего не поделаешь, надо рисковать. Для блага народа. Для блага народа и рабочие должны отказаться от борьбы за свои права, пока не будет построено национальное государство.

Он бесил и ассимиляторов, и сионистов-«постепеновцев», и сионистов-социалистов, а когда наконец исчерпывались все рациональные аргументы, он прибегал к последнему, по его мнению, самому главному: потому. Я так считаю. И этого мне достаточно.

В итоге он постоянно оказывался не просто отверженцем, но временами прямо-таки врагом сионистского мэйнстрима и умер в Нью-Йорке в 1940 году почти в полном одиночестве, успев убедиться в том, что оправдались самые худшие его опасения, но еще не узнав, в каких невообразимых размерах.

В 1964 году его прах в точном соответствии с его завещанием (то есть по постановлению правительства Израиля) был захоронен в Иерусалиме рядом с могилой Герцля, которому Жаботинский лишь однажды был мимолетно аттестован будущим израильским президентом Вейцманом в качестве болтуна, мелющего чепуху, – так что, можно сказать, Жаботинский победил.

Но какой же урок мы можем извлечь из его победы? Не нужно бояться восстать одному против всех, если ты уверен в своей правоте, на чем настаивал сам Жаботинский? Нет, пишущий эти строки убежден, что в социальном мире невозможно быть правым ни в одиночестве, ни вместе со всеми: социальный мир трагичен и не допускает ничьей правоты. Не нужно страшиться риска, если уверен в будущем? Нет, в нашем трагическом мире ни в каком будущем нельзя быть уверенным. И уж был бы Жаботинский каким-нибудь и впрямь сверхчеловеческим логиком, каким он старается предстать в своей публицистике, – так нет же, из его воспоминаний явствует, что он такой же обормот, как и все мы, простые смертные, такая же игрушка иррациональных страстей и фантазий.

Да, впрочем, он и сам не преувеличивает идеологичности своих мотивов: «Нельзя обратить человека в “сионизм”… Если это и случается, то только с теми, у кого и раньше в душе была капля сионистского яду, только прежде не замеченная. Это – тот самый яд, чья примесь, у других народов, при других условиях, создает ушкуйников, пограничников, авантюристов: людей, которым отроду не по сердцу взбираться по готовым ступенькам, а хочется и лестницу выстроить самим».

Словом, никакой неколебимой убежденности – ни в своей правоте, ни в своей прозорливости – принципы автора этих строк никак не позволяют одобрить. Победителей не судят лишь лакеи, и если даже кому-то удалось унести из казино миллионное состояние, это еще не означает, что игра в рулетку есть разумная коммерческая деятельность.

И все-таки… Все-таки приятно читать о тех, кто победил, – хотя бы и волей случая. Приятно хоть изредка расслабиться и получить удовольствие.

Вот только был ли Жаботинский победителем в полном смысле этого слова, хотя бы посмертным? Ведь на склоне своих не слишком долгих дней он признал конечной целью своей деятельности не просто создание еврейского независимого государства, а «то, во имя чего, в сущности, существуют великие нации, – создание национальной культуры, которая будет излучать свой свет на весь мир».

Ощущает ли сегодняшний мир на себе этот свет? Не было ли еврейство в рассеянии более уникальным и «светоносным» культурным явлением, нежели еврейство «нормализованное»? Похоже, Жаботинский никогда об этом не задумывался, отвечать на этот вопрос предстоит нам и нашим потомкам.

Перчатка брошена

О художественных особенностях исполинского романа Максима Кантора «Учебник рисования» (М., 2006), своим объемом оставившего хотя и недалеко, но позади «Войну и мир», говорить, по-видимому, наивно – роман явно задумывался с превентивным презрением ко всяческим цеховым литературным условностям. У нас в высокодуховной России регулярно выходят в свет сенсационные романы, которые стремятся быть выше литературы, представляя собою, так сказать, кусок дымящейся совести, напрямую, от сердца к сердцу, взывающей к совести читателя, – романы «Мать», «Доктор Живаго», «Чего же ты хочешь?», «Красное колесо»… И всё нужные книги, что тут еще скажешь.