Былое и книги

Блистательные эссе о живописи, которыми автор предваряет каждую из сорока пяти глав, не оставляют сомнений в том, что он на редкость глубоко понимает и любит свое высокое ремесло. Но – в соответствии с его же собственной концепцией, о которой речь впереди, – в колониях дозволяется значительно больше, чем в метрополии. Хотя у автора в запасе имеется индульгенция и для живописцев, которые пожелают поставить свой великий замысел выше цеховых условностей: «Великого художника от хорошего профессионала отличает оби лие ошибок – он не боится великих жестов».

Намек поняли и приняли. Максим Кантор не побоялся великого жеста, и за это честь ему и хвала. Он еще раз продемонстрировал, что масштаб личности автора, то есть масштаб проблем, которыми он живет, действительно способен во многом компенсировать ущерб, нанесенный художественными пробелами, чтобы не сказать провалами. Ибо недостаточно художественные фрагменты текста – это просто-напросто те, которые создают у читателя ощу щение скуки и фальши (эти подружки обычно ходят парой).

Я не хочу употреблять столь условные выражения, как «целостность композиции», «стилевое единство», – почему бы и впрямь не сложить вместе, подобно тому как это делается в справедливо ненавидимых М. Кантором инсталляциях, гротеск Анатоля Франса, логику Платона и пламенную энциклопедичность Солженицына? Что за беда, если у Анатоля Франса ирония равно проливает свои лучи на чистых и нечистых, а у М. Кантора его альтер эго, художник Павел Рихтер, не имеет ни единой смешной или унизительной черточки, тогда как его противники только из них и состоят, – почему бы античного героя с картины Давида не поместить среди карикатур Домье? – хуже то, что переносить почти что и нечего: у главного героя нет тела, у него никогда не болит живот, не чешется спина…

Хотя и это бы еще ничего, но он своим присутствием аннигилирует вообще все материальное, в сценах с его участием почти не встретишь слов, которые означали бы физические свойства предметов: мягкий – твердый, холодный – горячий, тусклый – сверкающий, – мир обращается во вместилище чистого духа, словно в каких-нибудь диалогах Платона. Но у Платона оппоненты его любимого героя, софисты, выдвигают мощнейшие концепции: «справедливость есть то, что выгодно сильнейшему», «человек есть мера всех вещей» – оппоненты же Павла Рихтера, московские либералы-западники, «компрадорская интеллигенция», подобно говорящим попугаям, способны лишь повторять те пошлости, которым их обучили их заокеанские хозяева.

Вот такой-то пустячок заставляет, томясь, пробегать десятки и десятки страниц мертвенной интеллектуальной беллетристики, чтобы наконец-то выйти на прямой разговор с автором, неизменно интересным и значительным, несмотря на то что неумелая беллетризация неизбежно снижает доверие к его уму и вкусу. Впрочем, гротеск в «Учебнике рисования» неизменно хорош, есть где отвести душу, наслаждаясь ничтожностью и глупостью тех, кто в реальности, увы, слишком часто с успехом попирает то, что нам с М. Кантором, надеюсь, одинаково дорого, – классическое искусство. Горький сарказм – последняя услада побежденных.

* * *

Главная идеологическая заслуга М. Кантора, по-видимому, заключается в том, что он увязал в единую схему глобализацию, уничтожающую традиционные национальные сообщества, и авангард, уничтожающий фигуративное искусство. Надеюсь, нижеследующее изложение этой схемы не будет ее чрезмерным упрощением.

Вопреки пророчеству Герцена о том, что Запад до скончания времен упокоится в мещанстве, низведя искусство до требований мещанской посредственности, некое пассионарное транснациональное ядро западного мира, напротив, активно строит новую империю, в которой весь мир будет служить избранным «гражданам мира», к коим может быть отнесен уж никак не «казах, работающий на молдавском предприятии и женатый на украинке» – все это плебс, истинный гражданин мира – это «француз, женатый на американке, имеющий офис в Швейцарии, нефтяной бизнес в России, грузовой терминал в Латвии, офшорную компанию на Антигуа, а наемных рабочих вербующий в Сербии и Белоруссии». Эта империя и подразумевается под красивым именем единой общечеловеческой цивилизации.